ивительную способность пробуждать в нашей душе эти начала.
Так рождается у читателя сознание, которое создаёт вокруг себя реальность пространства, времени…
Мы переносимся из ахроматического мира в мир многозначности. Искушаем свою душу. В этом искýс и смысл существования Человека.
За о́тпертой дверью – зал. Из него ведут сорок сороко́в дверей. И в новом зале столько же приоткрытых дверей. И так бесконечно. В какую дверь мы войдём вчера?
Евгений Леонович открывает новые смыслы, прокладывает путь от истоков стихосложения к форме ритмического композиционного рисунка, понятного нашей современной молодежи.
От редактора
Словеса
Слово
Оно ещё, как тесто, не готово
И не хрустит, как хле́бец, на зубах,
Смешно и, право, глупо на словах
Вменять в вину несказанное слово.
Попытка выразить – подобие греха,
Она мои встревожить может чувства…
То – таинство рождения стиха,
Призвание высокого искусства.
«Прилетают белые птицы…»
Прилетают белые птицы
и крадут у меня слова…
Недописанные страницы…
Незаконченная глава…
Я опять беру за основу
зимней ночи морозный звон.
Показалось – нашёл я слово,
и смежи́л сладко очи мне сон…
Когда умели камни говорить…
Когда умели камни говорить,
Они хотели обо всём забыть…
Картина смысла и абстракций.
Когда умели камни говорить,
Они старались обо всём забыть…
Они – следы цивилизаций.
Скрижаль – таинственный букварь,
Его прочтёт любой дикарь.
И пусть пока ещё несмело
Он буквы нарисует мелом,
И будет прост тот алфавит
(недостаёт ещё в нём знаков),
Но существует он, однако,
И навсегда творец забыт…
Когда умели камни говорить,
Они старались всё забыть,
Безмолвно спать, в веках беречь
Народов каменную речь.
«Поэту внемлет обыватель…»
Поэту внемлет обыватель,
Поэт всё чувствует тончайшей кожей,
Он осязает всё – и, кстати,
Что чует он, он то понять не может.
Его стихия – утренний туман,
Когда ещё звезда ночная не погасла,
Она сияет, может быть, напрасно,
Последний бросив взор по сторонам.
Ещё всё жаждет сна и тишины,
Ещё кочуют тени сада,
Но вот уже зари пожары зажжены
В многоголосье птичьей серенады.
Приходит день, окутав мирозданье
И разорвав миров космическую связь.
Метафора, что только родилась,
Собой объяла всё
метафизическое знанье.
Музе
Седой поэт открыл комод,
Достал бумаги и блокноты
И про себя подумал – вот
Плоды мучительной работы.
Брать не брала она стихи
И никогда их не читала.
Она
Любила с запахом духи,
Неуловимым, как начало,
Любила воздух и сирень,
Любила блеск и ожидание,
Ей нравилось – дождливый день,
И тихо молвить: «До свидания…»
Поэт
И ни к чему ему высокие чины.
Его предел в быту не назван.
Все помыслы его в слова облачены,
Свободен он от низменных соблазнов.
Ему претят высокие награды,
В друзьях его не будут богачи,
Там, где созвездий блещут мириады,
Его звезда теряется в ночи.
Проста его свободная природа —
Он совестью становится народа.
«Он узнал игру воображений…»
Он узнал игру воображений
(ведь реальность – только до поры),
Он