le>
Введение. Зазеркалье
Рива Вулф
Может ли интервью быть произведением искусства? Вот одна из множества проблем, которые Энди Уорхол поднял перед нами в сотнях интервью, к которым приложил руку: одни интервью он давал сам, другие брал, а иногда выступал в роли интервьюера и интервьюируемого одновременно. Он поднимал эту проблему, решительно отказываясь (прибегая ко всем мыслимым и немыслимым хитроумным уловкам) воспринимать всерьез вопросы из интервью. Но, как представляется, чем несерьезнее он отвечал (или спрашивал сам), тем серьезнее идеи, которые остались от этих интервью для обдумывания следующими поколениями; а чем уклончивее были слова Уорхола, тем глубже их подтекст. Какая-нибудь фраза наподобие «я не знаю» (образчик, который вспоминается первым делом) приобретала характер замысловатой философской мысли. Просто изучите вот эту подборку вопросов и ответов, надерганных из интервью Уорхола за пятнадцатилетний период:
– Что пытается сказать поп-арт?
– Не знаю[1].
(1962)
– Как вы начали снимать кино?
– Э-э-э… Не знаю[2].
(1965)
– Во что вы верите?
Энди Уорхол характерным для себя жестом поднес пальцы к губам. Словно силился запихнуть обратно слова, слетевшие с языка. «Не знаю, – сказал он. – Каждый день все начинается с нуля»[3].
(1966)
– Какова ваша роль, ваша функция в режиссуре какого-нибудь «фильма Уорхола»?
– Не знаю. Сам пытаюсь понять[4].
(1969)
– Но почему Элвис Пресли, я хочу сказать, почему вы вдруг выбрали беднягу Элвиса как тему для шелкографий?
– Дайте-ка подумать. Не знаю[5].
(1972)
– Что значит для вас жизнь?
– Не знаю. Хотелось бы знать[6].
(1975)
Вот череда вопросов и ответов, которая ставит перед нами вопросы, не имеющие ответа, – те самые, на которые каждый из нас так или иначе натыкается на жизненном пути, над которыми ломает голову или, наоборот, пытается их в упор не видеть или еще как-то преодолеть их. Кстати, даже прямо сейчас, работая над этой статьей, я терзаю себя вопросами: «Да знаю ли я на самом деле, что хочу сказать? Знаю ли я, в чем моя “роль”, какая у меня “функция”, какие намерения? И вообще, а знаю ли я, что такое для меня жизнь?» Вопросы экзистенциальные, основополагающие (кстати, каждое поколение открывает их для себя заново) – из тех, которые порой неловко произносить вслух. Но в том, как Уорхол задавал эти вопросы, было нечто феноменальное: он умудрялся обойти неловкость, прибегая к уверткам – а точнее, к специфическим формам, нюансам и структурам увертливости, изобретенным им самостоятельно.
Виртуозная увертливость Уорхола побуждает задавать себе разнообразные вопросы о жанре интервью. Чем интервью – печатные или в телерадиоэфире – притягивают аудиторию? Почему за последние пятьдесят лет они распространились повсюду? Как интервью с художником влияют на наше восприятие его творчества? Как относиться к тому факту, что большинство интервью в той или иной степени редактируются, но кажутся дословными стенограммами бесед? Есть ли в жанре интервью специфические формулы и традиции? Какова история интервью художников и в чем она пересекается с историей интервью литераторов, политиков или эстрадных артистов?
Интервью и история искусств: разоблачение формул и традиций
Если Уорхол уклонялся от прямого ответа на какой-то вопрос, то, скорее всего, оттого, что вопрос был чисто формальным или стереотипным. Эта уклончивость давала кое-что поважнее, чем мог бы дать простой ответ, – обнажала предсказуемость вопроса (правда, это не мешало Уорхолу порой изобретать на ходу собственные готовые клише). В интервью художников один из самых предсказуемых вопросов – об отношении к коллегам-предшественникам[7]. (Недавно был издан целый сборник интервью, где только этот вопрос и задают[8].) За этим вопросом стоит проблема чужого влияния и художественной «родословной» – одна из стандартных тем в дискурсе истории искусств.
В семидесятые годы ХХ века стал популярен особый подвид интервью: арт-критик расспрашивал несколько художников поодиночке об их отношении к какому-нибудь светилу художественных кругов; затем все ответы публиковались в одной подборке. Например, Джинн Сигел опросила одиннадцать художников, в том числе Уорхола, об абстрактном экспрессионисте Барнетте Ньюмане. Интервью было приурочено к крупной ретроспективной выставке Ньюмана в 1971 году в МоМА в Нью-Йорке. Художники благовоспитанно рассказывали, как им видится значение творчества Ньюмана. Уорхол тоже говорил о творчестве – посмеивался над абстрактными композициями из вертикальных линий, которые писал Ньюман. А вот светская жизнь Ньюмана, похоже, не оставила Уорхола равнодушным. Уорхол так