омещения без кондиционера в июльскую жару, я выбираюсь оттуда под палящее солнце. Дорога, которая уже дышала расплавленным асфальтом, показалась мне болезненной. Я мечтал о сигарете, которая опасным образом приведет к повышению кровяного давления, но меня это не особо останавливало, поэтому я отошел в тень и закурил. Стоя в тени и перебирая бумаги, я вспоминал, не случилось ли мне допустить бестактность в разговоре с ожидающими в очереди злыми должностными лицами (если не сказать “мордами”). Я вспомнил, что где-то в разговоре явно пережал. Но неожиданно страх бестактности пропал от одной мысли о том, что все мои бумаги вернулись ко мне после месяца ругани с государственными служащими. Духота стояла в этот день невыносимая, поэтому оставив бумажки и свою нервную систему в покое, я продолжил идти к остановке, проклиная солнце, как настоящий северянин.
В этот момент мне позвонили. Я нехотя ответил на звонок и понял, что вечером меня ждала встреча. На ней предполагались известные мне люди – многоуважаемый гр-н Н. со своей сестрой. Это будет поэтический вечер в уже знакомый мне доме. Вопреки отсутствию свободного времени, я поспешил домой по улицам Петербурга.
Прошло уже достаточно времени, чтобы начать жить. Но жизнь так и не хотела сейчас меня тревожить. Отсутствие времени и головы, когда речь заходит о чувствах, порождают подобные необдуманные и импульсивные поступки. Я знал, что мне не так то интересен вечер, но там будет она. Поддавшись подобной импульсивности, я однажды присутствовал на совершенно неинтересной и ненужной мне лекции, на которую она иногда приходила. В то самое время, когда люди в черных волосах и скучных одеждах слушали важную информацию, в мою же голову невольно лезли очередные фантастические картины случайных встреч со своей пассией. Даже не предполагаю, какого рода епитимья2 полагается за подобный грех.
Еще было утро. Выпить кофе не было бы лишним, поэтому я забежал в кафе. В следующие минуты я сидел и наблюдал за парой рядом со мной, пьющей кофе. Может они друг друга обманывают? Или ненавидят друг друга? Надеюсь, что эта мысль – не признак неизлечимой болезни головного мозга. Хотя в таком случае я бы мог оправдывать себя:
“Я не сумасшедший, я просто пью успокоительное”.
Транквилизаторы.
Что может испортить день, если уже подали холодный кофе? Скорее только тёплый эль. Теперь на меня смотрит злосчастная чашка. Кто первым меня застрелит, тому скидка на следующую чашку кофе! Не забудьте кремировать. Я бы выпил кофе со своим близким другом В., но ему не позволят обстоятельства и собственный насморк. Мёртвым же позволяется всё. У них полная свобода во всем, что, в свою очередь, убивает живых не меньше. Замкнутый круг свободы и смерти. Разве не смертельно, что случается с человеком, обладающим полной свободой действий. Но если бы меня убили, скорее всего, я исключил бы любую надежду на альтернативную форму сверхъестественного спасения.
Гиперболизм.
Очевидно, что эта мысль будет в моей голове до второй утренней чашки кофе. Что может быть сахарнее моей головы сегодня? Аллюзии на бодрость и длинные пенные волны в чашке – плохое начало дня. И как объяснить чашке, что ты уже устал и тебе этой жизни не надо? А чашка и сама устала от моих бесконечных разговоров. Пора уходить.
ВЕЧЕР У ГР-НА Н.
Итак, в тот вечер мне казалось, что даже архитектура осудила меня, хотя самый близкий друг, тот самый В., был всегда рядом. Мы с ним оказались в помещении, которое еще и дышало отрадой для усталых глаз – картинами моих современников. Меня, как реставратора, радовало подобное стечение вымышленного мира на стенах этого дома. Сегодня мы подарили свои зрительные способности этому помещению, правда, иногда отвлекались на звон стоящих на одном подносе бокалов в соседнем зале. Ее я так и не встретил, поэтому смысла оставаться тут (кроме картин) не было. Но ничего так не будоражит дух, как дорогой друг по правую руку. Голос В. помогал мне дышать в тот вечер без ингаляции холодных и в то же время разжигающих сердце воспоминаний.
Только воспоминания могут похвастаться умением никогда не умирать. Воспоминания могут прожить не только в голове, но и на фреске, или превратиться в негорящие рукописи3.
Мне предстояло провести вечер в компании знакомых, которые (скорее всего) уже начали оспаривать субъективность нашего с В. видения. Они нас ненавидели. Утомить меня успело всё. Один из гостей был родом из Москвы, что уже достаточно утомительно. Начал рассказывать о кубизме. Когда я сталкиваюсь с задачей провести разговор, начинаю отвлекаться от бокала, в котором отражались часы на его руке. Уже почти полночь. Стакан их искажал – уже почти кубизм.
И что будет дальше?
Со мной.
Я делаю глоток. Вино, кажется, помогает. Теперь жалким для меня казалось всё. Сверкание туфель на паркете и дорогие костюмы гостей – мне представлялось, что я во дворце с мраморными полами, и через минуту везде воцарится пламя. Мои инфернальные пристрастия появляются даже в мечтах о светлом. Аромат вина уносил меня за собой. Вернемся назад.
Это был дом нашего многоуважаемого гр-на Н., нашего общего знакомого. Многие