шла в спальню. Он не открывал глаза, но почувствовал, что она стоит на пороге спальни. Она подошла к кровати. Остановилась. Сейчас стоит и смотрит на него, лежащего на боку с закрытыми глазами. Он удивился тому, как она подходила к кровати. Какие-то у нее тяжелые шаги, как будто у нее на ногах не легкие домашние тапочки, а тяжелые армейские ботинки с толстыми подошвами и металлическими подковками на носке и на каблуке.
Что-то здесь было не то. Он всё-таки открыл глаза.
Это была Нина. Обеими руками она держала большой кухонный серебристый нож с узорчатой ручкой. Руки ее чуть подрагивали, и нож дрожал, как живой. Ему даже показалось, что лезвие шевелилось. Она занесла нож над ним. Он почувствовал, как у него похолодели ноги, как будто он опустил их в сугроб.
Он успел прохрипеть ее имя. Серебристый нож вонзился ему в грудь, разрезая ткани и раздвигая ребра. Лезвие ножа было длинным и прошло через все его тело, оставив разрез в простыни и матрасе. Он захрипел. Она выдернула нож, размахнулась и снова вонзила его в тело. Хруст, как будто наступили на сухие камышинки.
Кровь заливала кровать, подушка, одеяло пропитались кровью. Кровь бежала у него из груди и рта.
Она всё поднимала и вонзала нож, превращая его тело в кровавое месиво. Ее платье, лицо, руки и ноги были забрызганы кровью.
…День, как обычно, прошел спокойно, без дерганья, без беготни.
Вечером на ужин Нина подала жареного минтая под луковичным соусом с картошкой. На десерт компот. Всё было очень вкусно.
– Ох, спасибо! – сказал он, отдуваясь. – Ты превзошла самую себя. Сколько же в тебе талантов!
– Наелся?
– Вполне.
Он погладил живот.
– Ой, Макс! Хотела тебе сказать… Нет, пойдем!
– Куда?
– На кухню. Ты должен это видеть.
Что можно увидеть на кухне? Посуду, плиту, раковину. Зачем понадобилось ей тащить его на кухню?
– Вот!
Нина держала большой серебристый нож.
– Что вот?
– Смотри! Беру луковицу!
Она положила на разделочную доску большую луковицу с уже снятой шелухой.
– И начинаю ее резать.
– И из глаз бегут слезы.
– Да ты смотри!
Она сделала разрез. Что это? Место разреза стало темнеть, вот оно уже розоватое, алое, красное, темно-красное. А под луковицей растет темно-красная лужица.
– Фокус? – спросил Макс.
– Фокус. Только какой-то дурацкий фокус. Кошмарный фокус.
Она выбросила луковицу в помойное ведро, вымыла разделочную доску и положила на нее яблоко.
– Режу!
Она полоснула яблоко. И место разреза, как и на луковице, стало темнеть, превратилось в темно-красное. А под яблоком образовалась красная лужица.
– Что это со всеми продуктами? – спросил Макс.
– Со всеми.
– А когда другим ножом режешь?
– Нет, только этим ножом. Кстати, твоим любимым.
Они купили этот нож, когда ездили в гости к тетушке. Он сразу ему понравился. Большой серебристый и на металлической ручке какой-то скандинавский символический узор. Нож был похож на римский гладиус, которым были вооружены легионеры и гладиаторы. Он сразу загорелся и купил этот нож. Когда он показал его тетке, та покачала головой:
– Вас же не пустят с ним на самолет.
– А мы решили ехать назад на поезде. Хоть страну поглядим.
– Ну-ну! – хмыкнула тетка.
Так этот нож поселился у них на кухне.
– Давно это? – спросил Макс.
– Да дня три. Хотела тебе сказать. Да подумала, что, может быть, такой лук попался. Или нож каким-то шампунем помыла. Плохо вытерла и остатки его ступают в реакцию. Помыла его хорошенько. Но нет, не проходит. Знаешь, Макс, что-то мне жутко. Бррр! Давай выбросим его!
– Хорошо!
Но по правде сказать, ему не хотелось расставаться с ножом.
– Завтра. Завтра понесу мусор и выкину его.
Он врал. Он знал, что никогда не бросит этот аристократический нож в помойное ведро, где грязная вода, обрезки овощей и картофельные очистки. Он лег на диван в гостиной и включил свой любимый сериал. Он знал, что когда через полтора часа закончится очередная серия, он войдет в спальню.
Нина будет лежать на боку и тихо посапывать. В его руках будет большой серебристый нож, похожий на римский гладиус.
–
Полковник сидел под портретом президента, взгляд которого говорил о том, что он никому из сидящих в этом кабинете не верит и терпит их лишь до поры до времени. Вербицкий помнил то время, когда на этом месте висел губастый с жесткими волосами, зачесанными назад, царь Борис, а до этого лысый и пятнистый болтун, а до этого…Пора уходить на пенсию. Сидел бы сейчас с удочкой на бережку и не ломал голову над очередной загадкой. А всякая новая загадка в начале всегда кажется