Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах
нас сделал». Был там такой поручик Титус[41], он говорил: «Марек, пойдем с нами… Или, может, не стоит, откуда я знаю, кто в нашем отряде? Могут тебя выдать прямо перед лагерем». Вот я и остался на Жолибоже, в каком-то подвале.
То есть вы прятались шесть недель? Вы были один?
Нет-нет, там было несколько человек, примерно десять. А позже пришла санитарная команда… Эти подробности не столь важны. В любом случае удалось. Да, можешь написать, что был там доктор Швиталь из Бёрнерова[42], который все это организовал. О том, что было дальше, рассказывать не буду.
Но это важнее всего!
Ладно, скажу еще, что среди прочих в этом санитарном патруле был Януш Осенка, девятнадцатилетний парень, отважный и добрый.
А что было потом?
Потом я жил в доме, на первом этаже которого был штаб Zur Bekämpfung der Banditen und Partisanen[43], а на втором поселился десяток евреев, вышедших после восстания. Ну а в клозете висел портрет Гитлера, и все мы там ссали. Потом пришли русские… Такой себе эскадрон русских кавалеристок в шапках, отороченных серым мехом, красивые девушки. На этом и закончилась война.
Что с вами было после войны?
Как это «что»? Имел двадцать пять любовниц, менял их через день. Что, я тебе об этом рассказывать буду?
Как вы оказались в Лодзи?
Там была тахта, было тепло, вот я и лег спать. Надоело дальше идти, об этом тоже где-то написано. В Варшаве не было где приткнуться, а тут диван, подушка, лег на эту подушку, так и остался.
Где вы учились?
В Лодзи. Зачем тебе это? Спроси у Хани [Кралль], она об этом писала.
В каком году вы поселились в Лодзи?
Кажется в 1945-м, а может, в 1946-м… Не скажу точнее.
Вы когда-нибудь состояли в ПОРП[44]?
Нет! Ни за что! Я давно знал, чем это пахнет. Еще до войны понимал, что это за игры в коммунизм.
Чем для вас был важен 1968 год? Что с вами тогда было?
Да ничем не был важен. Почему он должен быть особенно важен? Коммунисты способны на все. Выбросили меня с работы – и дело с концом.
Где вы тогда работали?
В Лодзи, в военном госпитале. Меня даже не выбросили, просто не пустили на работу. Сторож сказал, что мне больше не разрешается входить. Нет, не выбросили, никто со мной даже не разговаривал. Только сторож не впустил – и все.
Как долго вы сидели без работы?
Я вообще без работы не оставался. Пошел в какую-то больницу, и коллега принял меня младшим ассистентом. Но и оттуда меня тоже выбросили, кажется, в 1970-м, а потом приняли в клинику, в которой работаю сейчас. Мое отделение создано ad personam[45], потому что тогда поднялся большой шум, вмешались… К тому же у меня еще оставались знакомые во власти. Я знал Циранкевича, Раковского, они за меня заступились, мол, нельзя такого важного еврея, который тут остался, выгонять с работы. Выгнали кого-то другого, а мне передали эти двадцать пять коек. Вот уже несколько лет исполняю обязанности ординатора. Но это неважно, мелочи, даже в деньгах всего двести злотых разницы.
Но