на меня с любопытством и ещё с каким-то непонятным выражением. Мне становится теплей от его взгляда. Лица я не могу толком разглядеть в полутьме, но глаза сверкают, отражая свет свечей. Я видела его раньше, совершенно точно! Но где?
– Зачем мы здесь? – вырывается у меня.
Он качает головой, встаёт и начинает разжигать камин. Где мы? Это похоже на замок. Но вряд ли владелец замка стал бы сам разжигать камин?
– Кто ты? – опять пробую я.
– Разве это так важно? – я не вижу его лица, но слышу по голосу, что он улыбается, – Может, мы здесь случайно и больше не встретимся. Так ли важно тогда тратить время на выяснения, кто откуда пришёл и куда направляется?
В камине начинает разгораться огонь. Левая половина его лица всё лучше видна в свете пламени, и опять чувство узнавания терзает меня.
– Но если не выяснять это, о чём же тогда говорить? – разгорающееся тепло камина придаёт мне сил.
– О том, что сейчас. Что ты чувствуешь? Что ощущаешь?
– Страх и волнение, но уже куда меньше. Чувствую тепло. Хочу верить, что ты не причинишь мне вреда.
Он улыбается:
– А если поверишь, что не причиню, что тогда?
– Хочу дотронуться до тебя.
– Не слишком ли быстро? Ведь ты ничего обо мне не знаешь! – он подходит и садится на пол передо мной, так что мои колени оказываются между его колен.
Я высвобождаю руку из покрывала и легко, кончиками пальцев провожу по его щеке. Он ловит мою руку ладонями, целует пальцы один за другим – большой, указательный… Страх и жар поднимаются вместе, перевиваясь в животе, отзываясь в груди, бегут по плечам…
– Я бы хотела иногда, чтоб мы могли освободиться от всего. Но что тогда останется от нас?
Он не отвечает. Но неожиданно прихватывает губами кончик мизинца, потом захватывает чуть глубже, бережно кусает подушечку. Горячие блики начинают блуждать по моим предплечьям. Он смотрит на меня, отпускает мой палец, улыбается:
– Если б мужчины разговаривали с женщинами столько, сколько хотят женщины, мы бы давно вымерли как вид.
Мне всё трудней говорить, но я хочу попытаться ещё разок:
– А мне кажется, что мужчины, когда мешают женщинам говорить, крайне редко думают о выживании нас как вида…
Тут он переворачивает мою руку ладонью вверх и целует ладонь, а потом начинает вдумчиво щекотать её кончиком языка. Я поневоле замолкаю.
Через какую-то небольшую вечность, после того, как его язык побывал между всеми пальцами поочерёдно, а внизу живота у меня становится всё более томительно и сладостно, он поднимает голову от моей руки и говорит:
– Видишь ли, нам обычно думать вообще не приходится. За нас всё продумала природа. Это вам, бедным, приходится думать за нас всех…
Я понимаю, что я, чёрт побери, не хочу сейчас уже думать ни за кого. Мне становится жарче и жарче. От камина или от него. От них обоих.
Он смотрит на меня с лёгкой улыбкой, которая бесит