т достаточно широко, привлекая к рассмотрению не только ПСГ и IЛС, но и обширный комплекс основных памятников средневекового права южных и западных славян, что позволяет ему сделать ряд интересных и тонких наблюдений. К числу их можно отнести, например, защиту «старины» как средство борьбы с чуждыми влияниями зарубежной экспансии (с. 92).
Итоговый вывод автора – «вывод о параллельном развитии правовых отношений и институтов в восточнославянских землях в XIV–XVI вв.» (с. 94) представляется достаточно обоснованным. Но в то же время этот вывод ставит новые задачи. Требуется уточнить, в чем конкретные особенности восточнорусского и западнорусского права? Необходим всесторонний учет государственного политического фактора.
Выводы из проделанной работы побуждают автора «предпринять попытку более глубокого сравнительного исследования таких памятников, как ПСГ и IЛС, а также других источников и материалов, отражающих историю юридических отношений в русских землях XIV – первой трети XVI вв.».
Работа молодого ученого представляет несомненный интерес и открывает путь к новым исследованиям.
Введение
В дореволюционной русской историографии значительное внимание уделялось истории русского права, развитию правовых отношений в Великом княжестве Литовском, Литовским Статутам и, прежде всего, первому Статуту 1529 г. – основному своду законов Литовско-Русского государства. Глубоко и всесторонне эту проблему изучали представители киевской историко-юридической школы Ф. И. Леонтович, ученики М. Ф. Владимирского-Буданова Н. А. Максимейко, И. А. Малиновский, Г. В. Демченко и др.
Ф. И. Леонтович, а вслед за ним и Н. А. Максимейко построили ряд исследований на сопоставлении правовых институтов Русской Правды и I Литовского Статута, «литовско-русского права» достатутового периода, что позволило прийти к выводу об определенной преемственности между правовыми отношениями, сложившимися в Великом княжестве Литовском, и древнерусскими юридическими порядками, дальнейшем развитии норм и институтов древнерусского права. Сравнив нормы Русской Правды, с отраженной в «книгах судовых» Литовской метрики судебной практикой, Н. А. Максимейко показал «замечательное сходство между Русской Правдой и литовско-русским правом»[1], основным же источником Литовского Статута Ф. И. Леонтович, а затем и Н. А. Максимейко считали «стародавние русские обычаи»[2], «русское обычное право»[3].
Данная точка зрения нашла критиков в советской исторической науке. Ф. И. Леонтовичу и в меньшей степени Н. А. Максимейко был брошен упрек в предвзятом «русофильском» подходе к источникам и содержанию I Литокого Статута, неприятии влияния на Статут собственно литовского права и даже в «великодержавном шовинизме»[4].
Думается все же, что упрек в адрес Ф. И. Леонтовича несправедлив и вызван во многом гиперкритичным подходом к дореволюционной русской историографии, имевшим место в советской исторической науке.
Отчасти своим критикам отвечал сам Ф. И. Леонтович. Так, во введении к «Очеркам истории литовско-русского права», вышедшим в свет в 1894 г., он писал: «Право Литовской Руси стоит на рубеже русского и западноевропейского права, представляет, особенно в позднейшие эпохи своего развития, такую пеструю амальгаму начал права русского, литовского и немецкого, что необходимы долговременные усилия со стороны историков и юристов для того, чтобы путем кропотливой, детальной разработки отдельных начал можно было разобраться во всей пестроте и разнообразии начал, на почве которых развивалось литовско-русское право»[5].
В советской историографии была обозначена проблема «синтеза русских и литовских политических порядков»[6]. Современная исследовательница И. П. Старостина, признавая, что «древнерусское право, систематизированное в Русской Правде, конечно же, продолжало развиваться в восточнославянских землях, вошедших в состав Великого княжества Литовского», отмечает также, что «в современной историографии пока нет исследования, прослеживающего пути и формы этого развития в XIV-XV вв., а также явления русско-литовского правового синтеза»[7].
Итак, одна из проблем – развитие норм древнерусского права в землях Великого княжества Литовского. С этой проблемой связан вопрос о месте и значении древнерусского права в той, по выражению Ф. И. Леонтовича, «пестрой амальгаме» правовых норм, послуживших источниками Статута[8].
I Литовский Статут можно охарактеризовать как кодекс законов государства, достигшего определенной зрелости, памятник права, хронологически принадлежащий рубежу двух эпох – Средневековья и Нового времени[9]. Следующим после Русской Правды значительным памятником древнерусского законодательства является Псковская Судная грамота, относящаяся к XIV–XV вв., принадлежащая другой эпохе, отражающая не только новые отношения, но и эволюцию правовых норм и институтов со времен Русской Правды.