на обращение к интуиции – они продолжали трудиться, не зная, что привычному существованию вот-вот придёт конец.
Но не все в Унуте были слепы. И земную обитель Тота наполняла звенящая тишина, в которой так отчётливо ощущалась тревога.
– Почему ты остановился? – верный сфинкс сошёл со своего места, по-кошачьи кладя голову на стол бога.
Перед Тотом лежал новый папирус, пока ещё чистый.
– Мы подходим к тёмной части той нити, что я избрал.
– Так опиши другую.
– Поздно. Папирусы исписаны. Быть может, в ином мире, в иных нитях они тоже уже существуют. Возможно, их держат в руках, читают, ждут.
Бог упёрся лбом в сцепленные руки.
«Зря он избрал такой юный облик, – думал сфинкс. – Когда он мучится от собственных деяний, то выглядит совсем мальчишкой. Не Трижды Великим уж точно…»
– Я хочу увидеть её, – прошептал Тот, зажмурившись. – Она всегда помогает мне вспомнить, почему всё происходит так, как должно.
– Перенесись в Дуат. Думаю, она не будет против ненадолго оставить без присмотра весы и поговорить с супругом.
Сфинкс знал Тота уже целую вечность. Он видел его задумчивым, печальным, встревоженным, даже капризным, но никогда – злым. А сейчас бог мудрости с нескрываемой яростью ударил кулаком по столу, раскалывая его пополам.
Цветные искры силы окутали помещение. Они исчезли столь же внезапно, как появились, но сфинкс успел ощутить их жар.
– Что ты творишь?! – он отшатнулся, готовый выпрыгнуть обратно в коридор.
Бог встал из-за ставшего бесполезным стола и отвернулся, скрывая лицо от сфинкса.
– Я буду делать то, что должен. Я знал, как всё будет с самого начала. Все нити вели к этому, – его отрывистые, полные горечи слова звучали глухо. – История аментет, что обрела чувства, истории богов, моя история… Всё это важно. Они могут окончиться сотнями разных исходов, влияя на весь мир. Но…
Трижды Великий замолчал.
– Но – что?.. – не выдержал сфинкс.
– Есть в этих нитях то, что неизбежно.
Страж Тота не был особенно чутким существом, но он слишком хорошо знал ту боль, что звучала в словах бога.
– Неужели с Маат что-то случится? – с затаённым страхом спросил он.
– Нет, – солгал Тот.
Он давно смирился с теми знаниями, что были ему даны. Давно перестал вглядываться в варианты собственного будущего. Но Маат… Богиня была для него исключением во всём.
«Я ведь обещал себе быть с ней то время, что нам отмерено, – думал Тот, отряхивая от щепок папирус, на котором ему предстояло писать. – Просто мне всегда казалось, что этого времени будет больше».
Сфинкс всё-таки решился задать последний вопрос, прежде чем оставить Трижды Великого наедине с его бременем:
– Вы с ней ещё увидитесь?
– Да, – кивнул Тот. – Один раз.
Улыбнувшись, слишком ровно и спокойно, он добавил:
– Аментет в Дуате. Пора записать следующий шаг её истории.
«А кто запишет твою, владыка Тот?» – думал сфинкс, вновь застывая статуей у входа в покои бога.
Четвёртый папирус
Дыхание судьбы
Я думала, что ненавижу песок,
Но он преподнёс мне ценный урок.
Глава I
Дуат
Её тело было его упрёком —
Его личная вечная рваная рана.
И во сне самом душно-глубоком
Его дикая ярость была песчана.
Богиням не пристало испытывать страх. Но Бастет сковывал леденящий ужас. Её руки и ноги были оплетены алыми цепями.
«Я не чувствую силы… – думала она, с трудом открывая глаза. – Почему мне больно?!»
Попытавшись пошевелиться, она поняла, что конечности онемели, и теперь их начинали пронизывать резкие уколы боли. Словно богиня была простой смертной.
– Доброе утро, радость, – глубокий женский голос проник через звон, всё ещё раздающийся в ушах Бастет.
Она окинула взглядом место, где оказалась.
То был огромный пустынный зал, пол которого покрывали песчаные барханы, то и дело меняющие своё расположение под порывами горячего ветра. Полуразрушенные ступени – единственное, что не заметал песок – вели к чёрному трону, собранному из сотен скорпионов. Взглянув на него, Бастет прикрыла глаза – их ослепила желтая вспышка света, исторгнувшаяся из бесконечно высокого разлома в стене за троном.
Этот разлом вибрировал силой. В нём виднелись исполинские силуэты таких странных форм, что даже богиня за всю свою вечность не видела ничего подобного.
Не обращая внимания на ужас, искрививший лицо Бастет, ей с трона спокойно улыбалась