я пытаюсь объяснить случившееся, сопоставляя два факта, вернее, факт и воспоминание. В последнее время я пробовал новые корни. Кажется, в Мексике индейцам известно питье, настой из корней (это и есть воспоминание – или наоборот, нечто полузабытое), отведав который, человек бредит в течение нескольких суток. Вывод (относительно пребывания на острове Фаустины и ее друзей) логически приемлем, однако лишь играя с собой, я мог бы принять его всерьез. Я и впрямь будто играю: только что я потерял Фаустину, а между тем рассматриваю эти проблемы с точки зрения какого-то гипотетического наблюдателя, какой-то третьей стороны.
Но тут же, ничему не веря, я вспомнил о своем положении беглеца, о могуществе правосудия. А вдруг это лишь чересчур хитрая тактика? Мне нельзя впадать в уныние, нельзя расхолаживаться, расслабляться – ведь может грозить катастрофа.
Я осмотрел часовню, подвалы. Перед сном решил обследовать весь остров. Поднялся на скалы, по травянистым склонам холма спустился на берег, даже забрался в топи (из чрезмерной осторожности). В конце концов пришлось признать, что назойливых гостей здесь нет.
Я вернулся в музей почти ночью. Мне было не по себе. Хотелось яркого света. Я перепробовал много выключателей – свет не горел. Очевидно, это подтверждает мою теорию о том, что мотор приводится в действие морскими приливами (через эту гидравлическую мельницу или вал, который находится в нижней части острова). Гости растратили всю энергию. После двух высоких приливов последовал период длительного затишья. Он окончился сегодня к вечеру, когда я входил в музей. Пришлось закрыть все окна и двери: казалось, ветер и море разнесут, разрушат остров.
В первом подвале, среди огромных, мерцавших в полумраке моторов, я почувствовал, что больше не выдержу. Уже ни к чему собирать силы, нужные для самоубийства, ведь с исчезновением Фаустины я не могу даже ощутить анахронического удовлетворения от собственной смерти.
Просто так, чтобы оправдать свой спуск в подвал, я попытался привести в действие генератор. После слабых щелчков в доме вновь воцарялось спокойствие, а снаружи бушевала буря, колотя ветвями кедра по толстому стеклу.
Не помню, как я вышел. Поднявшись наверх, услышал стук мотора; постепенно свет залил весь дом, и я оказался перед двумя мужчинами: один был в белом, другой в зеленом (повар и слуга). Кто-то из них спросил (по-испански):
– Вы можете объяснить, почему он выбрал это место на краю света?
– Наверное, он знает почему (тоже по-испански).
Я жадно вслушивался. Передо мной были другие люди. Новые привидения (порождения моего мозга, измученного лишениями, ядами и жарой, или этого адского острова) были иберийцами, и из их слов я заключил, что Фаустина не вернулась.
Они продолжали спокойно разговаривать, словно не слышали моих шагов, словно меня здесь не было:
– Не отрицаю, но как это вздумалось Морелю?..
Их прервал подбежавший человек – судя по всему, рассерженный до крайности:
– Сколько можно? Еда готова уже час назад.
Он пристально