менять учебное заведение, когда до выпуска буквально рукой подать, весьма сомнительное решение. Невзирая на тот очевидный факт, что на самом деле выпускные экзамены ожидают только через полтора года. По мнению Тимофея, этот срок пролетит с невероятной скоростью, не успеешь глазом моргнуть, как дни напролёт придётся заниматься одной лишь зубрёжкой, пересиливая себя и полностью игнорируя простые радости жизни. И это ещё не говоря о маячившем на горизонте поступлении в университет. Но о последнем хотелось думать меньше всего, чтобы лишний раз себя не нервировать, тем более этим с успехом занимались родители, которые регулярно напоминали про необходимость получения высшего образования и то, что неплохо бы определиться куда пойти после школы, ведь время поджимает.
Время. Тимофей считал эту штуку невероятно эфемерной, даже в некоторой степени воображаемой, не имевшей внятного определения. Сейчас оно ползёт подобно раненой черепахе, растягиваясь до невозможности, а уже через мгновение летит с огромной скоростью, что за ним не поспеваешь. В первую очередь это касается каникул – любимом отрезке времени всех учеников, за исключением, быть может, отдельных индивидуумов, не представлявших свою жизнь где-либо за пределами школы. Вроде бы сегодня они только-только начались, ты весь в предвкушении долгожданного отдыха, но не успеешь почувствовать вкус свободы, как уже снова пора на занятия. Особенно болезненные ощущения приходят даже не в последний день, а в предпоследний, когда осознаёшь, что скоро праздность и ничегонеделание отойдут на дальний план и придётся вновь большую часть своей ненаглядной жизни посвящать учёбе. Тимофей терпеть не мог предпоследние дни за ту мороку, которую они с собой приносят.
Однако речь вовсе не о времени, а об Анфисе Игнатьевой. Той самой девушке, родителям которой взбрело в голову перевести своё чадо из одной школы в другую в середине учебного года. Тимофей не сомневался, что сама Анфиса подобному решению нисколько не обрадовалась. Парень во многом судил по себе, мысленно поставив себя на место новенькой. Как бы он отреагировал, если бы ему сообщили, что со следующей недели все те, кого он знал и с кем дружил, окажутся за порогом, и придётся осваиваться на новом месте, привыкая к учителям, к ученикам и заводя новые знакомства, которые далеко не факт, что вообще получится завести. Разумеется, всё это было бы воспринято в штыки. Тимофей подумал, что, вероятно, даже бы закатил истерику, хотя для шестнадцатилетнего парня закатывать истерики как-то совсем уж несолидно. Ни сверстники не поймут, ни родители. Тем не менее стресс был бы испытан нешуточный. Вот и Анфиса наверняка не получила от перевода никакой радости. По крайней мере, так считал Тимофей, и у него были для этого веские основания.
По странному стечению обстоятельств Анфису посадили за соседнюю парту и до неё, в буквальном смысле слова, было рукой подать. Ближе находилась только соседка по парте, с которой Тимофей общался ровно столько, сколько было необходимо, и ничего сверх этого. Теперь же внимание парня почти полностью переключилось на новенькую, и он по необъяснимой для себя причине (будто не нашёл никакого более интересного досуга) стал размышлять над подоплёкой перевода. Занимался этим то ли от скуки, то из праздного любопытства, требовавшего удовлетворения. Напрягал буквально каждую клеточку своего мозга, чтобы найти ответ на, пожалуй, самый смехотворный вопрос во Вселенной: почему Анфиса Игнатьева перевелась в новую школу в середине учебного года? Единственным логическим выводом касательно перевода, который пришёл в голову, был семейный фактор. Наверняка Анфиса с родителями приехала сюда откуда-то ещё: либо из соседнего города, либо вообще издалека. Скорее всего так оно и было, поскольку Тимофей не мог припомнить, чтобы хоть раз до этого видел девушку на улице, ведь в столь маленьком городке, коим был Лесовск, нелегко затеряться. С другой стороны, знать в лицо всё одиннадцатитысячное население тоже было нельзя. К тому же сразу после перевода, словно по мановению волшебной палочки, новенькая то и дело мелькала за пределами школы. Тимофей видел её просто бредущей по улице, погружённой в собственные мысли, в местном торгово-развлекательном центре, посещавшей те или иные магазины, в общественном транспорте, курсировавшем между близлежащими городами. Другими словами, это было наглядным подтверждением теории о переезде.
Как бы то ни было, но с самого первого дня Тимофей понял очевидное – характер у Анфисы не из простых. И он даже не мог точно сказать, почему так решил. Интуиция подсказывала, что это предположение верное. Либо, может, свою лепту внесло задумчивое лицо новенькой, которое зачастую становилось по-настоящему угрюмым. Она словно вечно была не в настроении, недовольная как обстановкой, так и окружавшими её людьми. Тем не менее Тимофей не хотел возводить на девушку напраслину, думая, что неизвестно, в каком расположении духа был бы он сам, если бы внезапно пришлось поменять место жительства. Недавняя мысль о закатывании истерики уже не казалась такой глупой.
«Несладко ей с нами придётся», – предположил Тимофей, едва новую ученицу без лишних торжеств представили классу, и она заняла своё место за партой. И дело тут было вовсе не в том, что ученики десятого «А» все как один являлись трудными подростками со своими тараканами в голове. Тимофей считал, что просто их класс к настоящему