уальной издательской системе Ridero
Раздел I. Ранние рассказы
(1985 – 1989)
Понятие единой субстанции
Никто не знал, куда и зачем, собственно, он едет. Но даже если бы это и было известно, это не представило бы, пожалуй, такого интереса, как содержание его багажа. Грязно-зелёный пассажирский поезд вёз через срединные районы Среднерусской возвышенности человека внешности привлекательной лишь постольку, что она принадлежала именно ему. Капитон Варсонофьевич Дерменгольм, по профессии врач-венеролог – вот кто это был, и этим было бы уже много сказано, если бы вы знали, кто это такой. Поезд вёз его, и много кто был в этом поезде, вполне возможно, что там были люди по своей примечательности в определённой степени и схожие с Капитоном Варсонофьевичем Дерменгольмом, может быть, даже приближающиеся к нему в этом аспекте. Но вряд ли кто из этих людей вёз в своём багаже что-либо такое, что могло бы озадачить. Чем озадачить? Непонятностью своего предназначения. Среди разрозненных номеров «Сельской жизни» за 19.. – 19.. годы, предназначенных для оклейки стен маленькой квартиры К. В. Дерменгольма в маленьком городе Лугарине-Спасском, что затерялся в дебрях Октябрьской железной дороги (хотя и это уже навевает сомнения: к чему бы везти какие-то старые газеты – да хотя бы и новые – за тридевять земель?), среди старых ботиночных шнурков, совершенно новых пластмассовых крышек для банок и прочей дряни лежала дрянь, уже выходящая за рамки представления о К. В. Дерменгольме даже людей, знающих его более-менее. Именно в среднем чемодане Капитона Варсонофьевича (ибо было их у него всего три: большой, средний и малый) лежала вырубленная где-то в лесу ольховая коряга средних размеров, абсолютно неинтересная, разветвляющаяся на пять концов, вырубленная довольно грубо, треснутая и могущая быть использованной разве что для растопки печки в маленькой квартире Капитона Варсонофьевича – если корягу перед тем разрубить ещё на несколько кусков, ибо целиком она не пролезла бы в дверцу печки. Знал об этом лишь сосед Капитона Варсонофьевича, сидящий напротив его у немытого окна на нижней полке, ч которой он уже стёр всё ядовитую железнодорожную пыль своими светлыми парусиновыми брюками. соседа звали Муригор Варфоломеевич Триммельман. По профессии он был учитель в начальной школе, откуда его, впрочем, уволили три года назад за пристрастие к зелёному змию. Ему было 54 года. Другие два соседа Капитона Варсонофьевича Дерменгольма – Лугарий Лепитолитович Кугельман и Шискуазий Душанбилович Псёр – к зелёному змию пристрастия не питали, не питал его и сам почтенный Капитон Варсонофьевич. Все четверо были пьяны в дым в настоящий момент. И уже ничто не волновало их блуждающие умы. Точней, блуждал ум только Капитона Варсонофьевича, ибо остальные его соседи уже мирно спали, в том числе Лугарий Лепитолитович Кугельман – в каптёрке линейного отделения милиции на станции Новая Рогулька, что под Кишинёвом. Что же Капитон Варсонофьевич? Что же делал он? Он думал. «Как же я и привезу это домой?!..» – обеспокоенно шевелилась и извивалась мысль в его мозгу, мозгу честного врача-венеролога. Никто ведь действительно не знал, что это и зачем это нужно было везти за полторы тысячи километров. Дело в том, что не знал этого и сам почтенный Капитон Варсонофьевич. Никто не знал, и в чём здесь заключено понятие единой субстанции…
Но об этом после, потом… А пока едет, едет, летит почтенный К. В. Дерменгольм к своей цели, к своей зыбкой мечте. Гудит, гудит тепловоз! Птицы, прочь с дороги! Вольный ветер, бей в пыльный изнутри тепловозный прожектор! Капитон Варсонофьевич, вперёд! Там нас не ждут!
Природа щедро оделила красками обширные пейзажи. Зелёные кусты ракитника растут у воды справа и слева, куда достанет глаз. Быстро перебегают одиночную железнодорожную колею маленькие резвые куропатки. солнце в зените. Уже не скроешься и в тени. фиолетово-яркий день.. июля 19.. года в разгаре. Лето бушует в тени и на солнце. Бабочки ударяются о ветровое стекло тепловоза.
Уныло сидит Капитон Варсонофьевич. Не позавидуешь ведь: всякий, представив себя на месте почтенного Капитона Варсонофьевича, не захочет представить ещё раз. Ах, Капитон, Капитон ты Варсонофьевич, что же ты наделал… А ведь уже в годах ты, да, в годах – 67 лет уже за твоими плечами, плечами честного врача-венеролога… Жить бы да жить в мире, семь лет уже, как вышел ты, Капитон Варсонофьевич, на заслуженный отдых, отдыхать бы тебе и впредь – так нет ведь… Ах, осторожней, осторожней, Капитон Варсонофьевич! Есть ещё шансы, есть… Они ведь всегда есть, шансы-то… Чего захотелось тебе, Капитон… Смотри же зорко впредь… Можешь ведь лишиться ты своего среднего чемодана… Не оклеишь ты тогда свою каморку обоями поверх старых «Сельских жизней», нечем будет и банки закрывать… Словом, куда ни кинь – сам видишь…
Ведь подумать – ну ни к чему тебе было, ни к чему это. Это… Ты понимаешь меня, Капитон… Не смотри так грустно в немытое окно – за ним ведь всё равно ничего не видно… Не помыли окно-то, вот ведь. Ещё одна беда. Куда ни кинь – всё что-то не так. И так уж, казалось бы, хватит, зачем прибавлять себе новые хлопоты… Лугарий Лепитолитович, к примеру. Почтенный муж ведь – и на тебе. Да что он… Знаю, знаю, Капитон Варсонофьевич, много