тогда положила бы под него дочку свою, все были бы счастливы.
Но мачеха вроде бы и говорит словно невзначай, а вроде изучает мою реакцию, провоцирует. Именно эта мысль не дает мне ответить дерзко. Что-то тут не так… Надо подумать.
– Как скажете, – сжимаю зубы я, но взгляда не отвожу.
Эренция, стоя позади мачехи, довольно хмыкает. Она всегда с восторгом воспринимала все издевательства над Адалией. И если родная дочь трактирщика не могла понять почему, то я это определенно вижу.
Ее высокая, худощавая фигура кажется угловатой и неуклюжей. Бледное лицо с заостренными чертами и тонкими губами выражает постоянное недовольство. Естественно, даже на фоне слабой и заморенной Адалии Эренция выглядела не сказать, что выигрышно.
Зависть.
– Где деньги? – требовательно спрашивает мачеха.
– Какие деньги? – старательно изображаю удивление, надеясь на репутацию Адалии, как совершенно бесхитростной девушки.
– Которые должен был заплатить дракон, – подтявкивает Эренция, как будто уже мысленно представляет, что сделает с этими деньгами.
Делаю испуганное выражение лица (ну или мне хочется на это надеяться):
– Матушка… Так он ничего…
Выдавить слезу или уж не стоит?
Мачеха покрывается багровыми пятнами, выказывая высшую степень негодования. Был бы у нее свисток, как у чайника, наверное, засвистела бы.
– У-у-у… бесполезная девка! – срывается на визг мачеха. – Уже и ноги раздвинуть не можешь нормально! Только и годишься, что в поломойки. Подбирай свои сопли и вперед убираться! Чтобы все отхожие места сегодня вычистила. Курица безмозглая!
Она еле сдерживается от того, чтобы сломать свой дорогой веер, желательно, об меня. Но в конце концов, бросив на меня испепеляющий взгляд, уходит из комнаты.
Не могу удержаться от усмешки. Мне можно памятник за выдержку ставить!
Ну, что… Теперь пусть этот дракон и Августа между собой разбираются и решают, кто не верблюд. Нечего было так со мной обращаться.
Конечно, убираться я не собираюсь. Как и дальше жить с Августой и Эренцией. И плата, что оставил дракон, очень мне пригодится. Главное, сейчас сесть и обдумать, покопаться в памяти Ардении, куда мне податься.
Дождавшись, когда на лестнице стихнут шаги этих двух невыносимых особ, я достаю из-под матраса мешочек и, шлепая босыми ногами по потертому от времени деревянному полу, убегаю в свою комнату.
Меня радует то, что у Адалии комната хоть маленькая, но своя. Девушку переселили сюда спустя пару месяцев после смерти отца под предлогом ремонта той, в которой она жила до этого. Ремонт был закончен, а Адалия так и осталась в крохотной угловой комнате, промерзающей зимой так, что на стенах появлялся иней, а вода в тазике для умывания подергивалась тонкой пленкой льда.
Из мебели только самое необходимое: узкая деревянная кровать, накрытая потрепанным старым одеялом, небольшой деревянный стол с одним шатким стулом, комод и старая, потрескавшаяся раковина для умывания в углу комнаты.
Подхожу к комоду и достаю