на этой трагедии, а также то, что женщины, несомненно, предпочли бы скрыть не только от посторонних, но и друг от друга.
Действие разворачивается в среде экстрасенсов, астрологов и психоаналитиков. Этот мир писательница знает не понаслышке, поскольку сама много лет занимается психологией и астрологией.
Глава 1
Редкие машины, разбрызгивая колесами только что пролившийся на город дождь, мчались по черному накату Садового. У нестрогих в этот ночной час светофоров машины тормозили, переводя дыхание, и мчались дальше – путь был легок.
– Девушка, какая вы хорошенькая! Девушка, поехали с нами, – кричала веселая компания, словно селедки бочку наполнявшая большую красную КIA,– Де-е-евушка…
Водитель их то обгонял светлую маленькую Ауди, то ровнялся с машиной, которой невозмутимо и мрачно рулила хрупкая женщина.
– Девушка, ну что же вы, девушка…
Ауди резко свернула направо и встала в узком переулке. Женщина безвольно и зябко откинулась от руля. Ее светлые волосы были растрепаны, зеленые глаза лихорадочно горели. Неверной рукой она достала сигарету, зажгла ее и тут же смяла в пепельнице. Женщина долго рассматривала движущуюся ползком стрелку автомобильных часов. Наконец, встряхнувшись, словно от наваждения, вышла из машины, хлопнув дверцей. Огляделась. Сделала несколько шагов к телефонной будке. Секунду трубка колебалась в ее руке.
– Алло, полиция? – голос звучал хрипло, но уверенно, – В доме номер восемнадцать по Малой Грузинской совершено убийство, – и не отвечая на вопросы, повторила: Малая Грузинская восемнадцать, квартира сто шестьдесят девять.
Женщина вернулась к машине. Повернув ключ зажигания, вдруг зарыдала в голос, опомнившись, резко закрутила вверх дверное стекло. Развернувшись, поехала неспешно, смахивая со щек слезы. Они катились из глаз помимо ее воли.
В белом свете автомобильных фар на задворках устремленного ввысь дома, у самого его подножья, копошились люди. Они пристально всматривались в редкие кустики, медленно кланялись каждому сантиметру лысоватого газона. Старательно обходили лежащую на земле лицом вниз женщину. На той не было одной туфли – туфлю и искали.
Свет фар освещал не только нелепо раскинувшееся тело, но и лавочку, кусты, мусор в траве… Воротов отвел взгляд. Лишняя информация – это так же дискомфортно, как и ее полное отсутствие. Но во всяком следствии всегда и того и другого в избытке. Констатировав эту неизбежность, Воротов в который раз сделал неутешительный для себя вывод: он терпеть не может свою работу. Да, надо, наконец, признать очевидный факт: следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Игорь Владимирович Воротов ненавидит свою работу. Он с трудом переносит все эти трупы, все эти следы преступлений, все эти добывания фактов и их опровержение, всю эту логику, все эти версии, ненавидит допросы свидетелей и лично свидетелей, не говоря уже о лицах, совершивших уголовно-наказуемые деяния. Не в восторге Воротов был и от функций собственной прокуратуры, которая мешала оперативной работе, вечно талдыча о теоретическом соблюдении законности, чего в реальной жизни никто сроду не видал. Не переваривал адвокатов, не защищавших своих подопечных, а просто-напросто разваливающих дело. Единственное доброе чувство – если так можно назвать жалость – Воротов питал к потерпевшим. И, пожалуй, только это одно удерживало следователя от того, чтобы не хлопнуть дверью своей конторы.
Воротов злился. Он злился всегда, когда выезжал на место преступления, потому что даже себе не признался бы никогда, что на этом самом месте всякий раз чувствует полную свою беспомощность и растерянность. Никогда не знает, с чего начать, и от этого впадает в тихую злобную панику. Хорошо, что есть методика следственной работы и дознания – тупая, негибкая методика, если применять ее – никогда ничего не расследуешь. Но она есть – и вот в такие первые минуты можно за нее ухватиться.
По этой же причине Воротова немыслимо раздражала шапкозакидательская уверенность давнего друга и почти постоянного напарника старшего оперуполномоченного Славки Кудряшова. Вот кто всегда знал, что следует предпринять, и немедленно развивал кипучую деятельность.
Но если бы Игорь Воротов в минуты охватывающей его паники и растерянности мог видеть себя со стороны – он с удивлением обнаружил бы спокойного, рассудительного, чуть мрачноватого, опытного сорокалетнего следователя, несуетливо стремящегося к цели.
– Ну что? – подошедший легкой походкой Слава Кудряшов разминал туго набитую сигарету. – Обошел соседей, тех, кого мы успели разбудить – никто ничего не видел, не слышал. Завтра ребят еще запущу, конечно. Но чувствую, без мазы. Если бы она орала – кто-нибудь да услышал бы. Эй, господин Воротов, не делайте такое умное лицо – вы же работник прокуратуры.
Сверху им свистнули и замахали – поднимайтесь, мол.
Кудряшов глубоко затянулся сигаретой, сунул руки в карманы и, по-блатному прилепив сигарету к губе, зашагал впереди. Воротов терпеть не мог уголовных замашек своего напарника.
Розыскная собака след не взяла. Запуталась уже в подъезде. Скулила теперь в машине дежурной