ли колокола. Покинув укромное место в тени под деревом, девушка направилась к распахнутым резным дверям церкви.
Нырнула в толпу и проскальзывая вглубь против движения остальных, она добралась до высоких деревянных дверей к моменту, как из церкви вышли самые медлительные прихожане.
– Сразу видно, осень, – Обозначила седая женщина, как только пересекла порог церкви, – Летом я выходила с вечерней проповеди, было еще светло.
Она обратила свои слова не то к идущим рядом с ней старушкам, не то к небу, затянутому серыми ночными облаками. Еще недавно битком набитый собор – опустел. Беловолосый, бледный пастор, коротко кланяясь, прощался с последними прихожанами. Дверь с шумом закрылась за спиной девушки. Тут же ощутив ее присутствие, пастор бросил взгляд на вход и едва заметно вздохнул. Не отрывая от нее глаз, страшась и волнуясь, он быстро откланялся последней семье, и устремился в комнатушку, справа от алтаря.
Обогнув последних покидающих церковь прихожан, женщина торопливо пересекла зал, виляя меж скамеек. В своей спешке она не заметила как обронила одну из молитвенных книг на спинкой скамьи, почти беззвучно упавшей мягкой кожанной обложкой на мраморный пол. Вывернув из за скамьи, не отрывая глаз от исчезнувшей за дверью спиной пастора, девушка ускорилась.
Остановившись лишь у самой двери, девушка помедлила, оглядевшись и убедившись, что в церкви никого нет, и неуверенно постучала три раза. Но дверь была заперта. Буквально через мгновение по ту сторону раздался шорох.
– Ана, уходи, прошу тебя. Тебе не стоило приходить
Девушка опять постучала три раза.
– Я не могу, – Простонал пастор, и в этот раз его голос прозвучал отчетливее: он стоял прямо у двери.
– Филипп? – голос девушки ласково пропитал дверь, и мужчина, едва сдерживаясь, прислонился к ней, подойдя еще ближе, – Филипп, открой мне. Ты не можешь убежать от случившегося.
– Не могу. И моя судьба теперь – воля господа. Но это не должно повториться. Вчера я совершил ошибку. И буду нести наказание за нее всю оставшуюся жизнь.
– А как же я? – молила девушка, настороженно озираясь.
– Ана, – Не сдавался пастор, – Прошу… уходи. Иначе.. я… навсегда буду проклят.
– Но… Филипп, – женщина вновь постучала трижды, – Открой, прошу тебя.
Вдруг телефон Аны завибрировал. Она нервно достала его из кармана кожаной куртки, размягчившейся в тепле собора, и раздраженно сбросила вызов. Пастор притих.
– Филипп?
Никто не отвечал. Решив более не стучать, она дернула дверь, но та не поддалась. Ее телефон снова задрожал от вибрации, но в этот раз быстро замолк. В этот раз был не звонок. Короткое сообщение от того же, кто и звонил.
"Р.Х"
«Не дури, цыпочка, завтра – последний день. Не рекомендую впредь сбрасывать мои звонки»
Ана нервно дернула рукой, отключила телефон и со злостью сунула его обратно в карман куртки. В пустой церкви тишина ощущалась густой и непоколебимой. Казалось, ни шороха не проникнет в обитель с соседних улиц. Голые аскетичные стены храма совсем не перекликались с ее неописуемо красивым каменным фасадом и резной крышей.
– Филипп? Прости… я… хочу покаяться. Прими меня.
За дверью притаилась непроходимая тишина.
– Я, – жалобно продолжила Ана, – Буду в исповедальне. Прошу… освободи меня от моих грехов и отпусти…
Но судя по гробовой тишине, Филипп не шелохнулся. Если бы она не знала, что из той комнаты нет иного выхода, то решила бы, что его там давно нет. Она неуверенно потопталась своими черными ботильонами у двери, а затем медленно поплелась к узенькой, деревянной будочке рядом со входом. Деревянный табурет в исповедальне скрипнул, как и ее душа, и девушка принялась ждать.
Тишина неминуемо давила ей на сердце и через несколько минут она судорожно достала телефон. Ее рука задрожала, зажав кнопку включения. В тот же миг, как загорелся экран, телефон дважды провибрировал, поймав новые СМС.
«Отключенный телефон не помешает мне найти тебя, цыпа. Завтра. В 9:00. Полмиллиона. Или я оплачу твой долг твоими органами"
«Советую ночевать сегодня не дома, если и правда решила избегать меня"
Женщина нервно сглотнула сбивший дыхание ком страха, едва проснувшийся в горло, и тут же вздрогнула: дверь в соседнюю часть исповедальни открылась. Прильнув к решетчатому окну она жадно всмотрелась в появившийся силуэт. От вида одного лишь белого воротничка, она дрогнула всем телом.
– Филипп, прости меня прошу…
– Твоей вины в этом столько же, сколько и моей.
– Ты, – Ана продолжала мельтешить, – Не уходи. Послушай меня.
– Можешь говорить. Я приму твою исповедь.
Ана успокоилась. Ее плечи опустились, спина разогнулась, взгляд хаотично забегал по скрещенным рейкам окна на двери исповедальни.
– Я влюбилась, святой отец, – выдохнула вдруг она, – Без памяти. Он мне снится. Он всегда в моей голове. В сердце рдеет тепло,