.

жий на пушечный выстрел, жёстко ударил сразу в оба уха и быстро прокатился по всему телу тугой вибрирующей волной до самых пят. Некоторое время он лежал неподвижно – не шевелясь и не открывая глаз, медленно приходя в себя и пытаясь понять: где он и что с ним?

      Звон в ушах, зажёгшийся в голове яркой метеоритной вспышкой, на удивление быстро прошёл. Сквозь неприкрытую дверь ещё не застеклённого балкона первого этажа до него отчётливо доносились звуки улицы: гулкие шаги пешеходов на тротуаре, негромкий трепет молодой листвы под лёгким напором свежего майского ветерка.

      Проезжавшая мимо глухо урчащая легковушка неожиданно резко «газанула», весело «засвиристев» поршневыми пальцами и оставив после себя характерный масляно-керосиновый «аромат».

      «Двадцать четвёртая «Волга»! Таксёр наверное, зараза, на семьдесят шестом чухает, ради экономии. Или зажигание раннее…», – обрадованно отметил он, ощущая своё, уже совсем полноценное, понимание окружающей среды.

      «И чем это меня так шандарахнуло? Вроде снаружи всё спокойно и даже шума дождя не слыхать! Интересно, а который сейчас вообще час?», – он захотел открыть глаза, чтобы посмотреть на электронный циферблат будильника.

      И не смог. Веки ему не подчинились.

      Попробовал напрячь мышцы шеи, чтобы повернуть голову. Безрезультатно.

      Попытался пошевелить хоть какой-нибудь конечностью. Также безуспешно.

      Полный паралич. Он даже не чувствовал своего тела. Ни одной клеточки своего молодого и здорового организма.

      «А вот это – интересно, – искренне удивился он более своему спокойствию, нежели самому обстоятельству, – такого со мной ещё не бывало! Ладно. Спешить и паниковать не будем. Надо спокойно разобраться: что к чему и как из этого выбираться», – решил он и попытался изобразить кривую усмешку. Усмешка не получилась, хотя рот был слегка приоткрыт.

      В последовавшей за этим некоторой прострации он пролежал несколько минут в почти полной тишине.

      Неожиданно из-за стены послышался звук задорной мелодии – глуховатые родителя прибавили громкости старенькому «Горизонту». Шла восточногерманская развлекательная программа «Бунтэс Кессель».

      «Дох их вольте эс виссен!», – весело подпевала Арнольду Фричу немецкая группа «Крайс».

      «Хорошая группа, но попсовая! Группа „Карат“, с её харизматичными симфо-роковыми балладами посильнее будет, – продолжал размышлять он, постепенно возвращаясь в реальность. И всё же – „Я тоже хотел бы знать“, что со мной произошло?»

      Переводом звучащей песни, таким уместным в сложившейся ситуации, он попытался сбить невольно нарастающее волнение.

      Неожиданная догадка пронзила его начавший лихорадочно работать мозг.

      «Вот пенёк! Надо попробовать крикнуть что-нибудь, и погромче! Родители услышат, придут ко мне в комнату и разбудят меня!».

      Эта естественная в своей простоте мысль чрезвычайно приободрила его.

      Он с поспешностью выдавил из себя воздух. Именно выдавил, потому что крика не получилось.

      Втянув в себя побольше воздуха, он вновь попробовал изобразить крик.

      Нет, лишь сиплое шипение вырвалось из него наружу. Он повторил это несколько раз.

      «Очевидно блокированы и голосовые связки. Они меня не услышат. Только воздух впустую перемалывать!», – безрадостно заключил он.

      «Крайс» сменил Иржи Корн, гнусаво закартавивший что-то про свою «Жу-зи».

      «Противный чех. И язык у них какой-то поганый, уменьшительно-ласкательный. Ну, в самом деле: электророзетка – „застричка“, штепсель – „засувка“. Всё с каким-то двусмысленным, „голубым“ подтекстом. То ли дело в польском – „втычэк“. Чётко и определённо, хотя и грубовато! – безапелляционно резюмировал он, всё больше раздражаясь от собственного бессилия. И вообще: чего они так к немцам жмутся? Мало им, что ли, шестьдесят восьмого года было?»

      Шло время.

      «А может быть – я уже умер?». Эта обескураживающая и безжалостная в своей логичности мысль вдруг холодной шершавой змейкой неприятно заскользила внутри его тела.

      «Да нет! Я же могу дышать! Не слыхал я, чтобы покойники так активно развлекались дыхательными упражнениями. И потом: практически все испытавшие состояние клинической смерти в один голос заявляли, что в этот момент душа их возносилась под потолок и уже оттуда наблюдала за всей происходящей внизу суетой. Я же сверху себя никак не вижу… И вообще ничего не вижу, – скаламбурил он. Зато слышу!».

      Этот жизнерадостный вывод несколько успокоил его.

      «Однако: сколько это может продлиться?», – продолжал он настойчиво терзать себя, слегка посапывая носом.

      В лучшем случае – до утра, пока обеспокоенные старики не прибегут его будить.

      А в худшем… Навсегда?

      «А может быть – я всё-таки ещё сплю?» – за эту спасительную для него нить он ухватился всеми извилинами своего единственного работоспособного органа – мозга.

      Конечно.