судя по вполне развитым формам – примерно лет семнадцати, они кивнули моему сопровождающему и посмотрели на меня заинтересованными взглядами. Я улыбнулся им, но ответной реакции не последовало: девушки фыркнули и отвернулись. Они были одеты в одинаково некрасивые мешковатые блузы из какой-то дешевой ткани, и грубоватые юбки ниже колена, которые сильно укорачивали и без того коротковатые ноги. Но, похоже, девушек это совершенно не смущало. Затем нас обогнал какой-то пацан, он был в такой же грубоватой, словно с чужого плеча, блузе, в бесформенных шортах и босой. Следом мы встретили ещё несколько человек и все они были одеты примерно также.
Мы направились прямо к зданию.
– Вытри ноги, – велел мне Кузька и я замешкался, сперва не поняв, чего он от меня хочет. Но затем я увидел перед входом, на крыльце, большую мокрую тряпку.
Я дисциплинированно пошаркал по ней ногами. Кузька, очевидно, удовлетворился, потому что велел:
– Ну сколько можно? Чегой ты возишься!
Я не стал акцентировать внимание на том, что это сам Кузька спровоцировал санитарную остановку и покорно вошел внутрь.
Неожиданно, внутреннее убранство здания оказалось более нарядным, чем снаружи – огромная, покрытая бордовым ковром, мраморная лестница вела на второй этаж. По бокам от лестницы параллельными рядами друг напротив друга стояли по большой напольной вазе с живыми цветами и камышом, по две псевдоантичные гипсовые статуи львов и быков, и по два фикуса в кадках. На выбеленных стенах висели дешевые портреты Карла Маркса, Ленина, Сталина и ещё каких-то деятелей (я их всех не знал даже). От лестницы в стороны отходило два коридора, но что там было дальше, я не развидел.
Мы поднялись наверх и очутились перед двустворчатой, крашенной белой краской, дверью, на которой висела картонажная табличка с лаконичной надписью «зал».
– Стой здесь, – велел мне Кузька, вздохнул и открыл дверь.
По ушам ударил шум от многих голосов. Судя по звонкости, там спорили дети. Дверь захлопнулась и о чем они спорили, я так и не понял.
Я недолго проторчал под дверью, когда она распахнулась и другой пацан, уже не Кузька, строго велел мне:
– Заходи!
Я вошел.
– Иди сразу вон туда, где стол, и стой смирно!
Я окинул взглядом помещение, которое действительно оказалось большим залом (скорее всего, раньше в этом помещении когда-то был бальный зал) и подошел к единственному столу.
В зале, на длинных крашеных диванчиках (или это были такие лавки, но со спинкой), сидели пацаны (девочек было всего трое). В центре, под красным флагом и большим портретом Сталина, стоял накрытый красной скатертью, письменный стол, за которым сидели два пацана постарше и двое взрослых, судя по всему – воспитатели. Все они строго уставились на меня.
– Капустин! – сказал тот пацан, что постарше, на голове его вилась чёлка с пробором, а над губой темнели усики. – Ты опять? Да сколько можно!
Я не знал, что я опять, поэтому промолчал, по совету Кузьки внимательно глядя парню в глаза.
– Что