ламиду, напоминавшую наматрасник, из боковых отверстий которого торчали белые руки.
Всё это доктор Выжлецов, совершающий обход, увидел разом. Но внимание остановил на незнакомце. Тот при появлении доктора поднял голову. Не откинулся на спинку скамейки, а именно поднял голову. И доктор догадался, что откинуться ему мешает горб, который топорщится за спиной, как заплечный ранец.
– Прикажете надеть? – медбрат-амбал уже обращался к доктору, развернув смирительную рубаху, рукава которой касались пола. В больничке буйных не было, и медбрат изнывал от безделья, не находя, куда приложить своё неукротимое здоровье.
Доктор искоса посмотрел на него и нахмурил брови:
– А почему его к нам? Кто доставил? Он что?.. – доктор свёл кулаки.
– Никак нет, – поспешно ответил фельдшер, в прошлом армейский ветеринар. – Наряд доставил. Сказали, что рыдал.
– Как рыдал? – недоуменно переспросил доктор, поправляя очки.
– Горько и отчаянно, – почти как трагик Мочалов взмахнул руками фельдшер.
Доктор изумлённо посмотрел на фельдшера:
– А что, рыдать нынче запрещено? – спросил он, понижая голос, и тут же взвился: – А может, у него беда. Горе какое…
Он снова перевёл взгляд на незнакомца. Лицо чистое, спокойное, но под глазами тени, а в уголках губ залегла безысходная печаль.
Фельдшер на восклицание доктора пожал плечами, отчего лицо его стало ещё уже.
– А чего он требует? – уточнил доктор. – О чём просит? – смягчил тон.
– Чернил и бумаги, – отозвался фельдшер.
– И что? Почему не даёте, коли уже поставили на довольствие? – кивнул доктор на журнал, лежащий на столе, где была свежая запись.
– Так ведь… – косясь на пациента, тихо произнёс фельдшер: – А вдруг… выпьет, – лицо его перекосилось, словно он сам хватил из чернильного пузырька. – А пером глаза себе выколет…
Доктор уже внимательно пригляделся к фельдшеру.
– С кем поведёшься… – пробурчал он и уже громче добавил: – Дайте, что требует, что просит, – и, уже выходя из приёмного покоя, добавил: – Да поместите его в башенку. Там одиноко и больше света…
Упомянутую башенку повелел надстроить предыдущий врач – бывший флотский лекарь, где он устроил себе кабинет. Но доктор Выжлецов, выпускник Московского университета, не пожелал возвышаться даже таким образом и занял помещение, где всегда располагались врачи – на первом этаже этого одноэтажного кирпичного зданьица. Так, считал он, было правильно и справедливо.
Записки по памяти
1
Конь о четырёх ногах, и тот спотыкается. А уж в лесу и подавно. Что сбило его с шага? Шишка ли еловая пала на узкую лесную дорогу, горностай ли перебежал. Но только конь мотнул головой, прянул в сторону, зацепился копытом за выступ елового корня, растерянно всхрапнул и… захромал.
Что было делать? Ты спрыгнул с седла. Передал повод сестре. Велел поезжать. Да вослед добавил, чтобы послали за коновалом. Сестра поехала, ведя в поводу захромавшую лошадь, то и дело оборачиваясь. Последний раз махнула рукой перед поворотом, меж ветвей ещё раз мелькнула её голубая шляпка и скрылась.
Ты постоял на месте, порываясь кинуться наискосок и опередить сестру. Улыбка тронула твои губы: то-то она изумится. Год-другой назад ты так непременно и поступил бы – прыти хватило бы… Но теперь не сделал и шага. Того, что представилось, оказалось вполне достаточно, чтобы удовлетворить минутный мальчишеский порыв. Мальчишество окончилось. Наступала иная пора.
Ты снял картуз. Поглядел в небесный прогал, где синева мешалась с облачностью. Оглядел лесную дорогу, посмотрел по краям, в двух шагах приметил каштаново-коричневую шляпку гриба – аккурат под цвет твоего картуза и сюртука. Белый, да какой ладный! Срезал его пилкой для ногтей, которую держал в кармане жилета. Опустил находку на дно картуза, благо, тот – с высокими околышем и тульей – был вместительным. Приметил ещё одну шляпку. Подле оказалась целая семейка. Срезал только маленькие. Чуть укорил себя, что разлучил чад с родителями. Как гамельнский крысолов, мелькнуло сравнение, да тут же и пропало: грибница сохранилась – будет и приплод. Аукнулось вод-приплод. А это не забылось.
Так, бредя вдоль лесной дороги, отходя и дальше, но не теряя её из вида, ты шёл вперёд, пока не заметил, что лесная брама стала меркнуть. Вышел на дорогу. Меж вершинами елей клубились тучи. Вдруг зашумело, заволновалось. Пали первые капли, а следом хлынул дождь. Не мешкая, ты кинулся под ель, самую матёрую из ближних. В схороне было сухо. Дождь хлестал вовсю, но сюда он не достигал, только слышалось в верхах его тихое рокотанье. И от дороги ли, дальней прогулки, от воздуха ли деревенского и лесного, от музыки ли дождя ты задремал.
Сон был странный. Тебе снилось, что где-то далеко вот в таком же еловом потае дремлет человек. Со стороны будто даётся понять, что это твой далёкий потомок. Спит, не сознавая, что корни ели, будто спрут, опутывают всё его существо. Он силится освободиться и не может. Усилия его передаются тебе, юному предку.