о Гейл. Главной моей заботой было встать между ними. Впрочем, я почти сразу успокоился.
– И все-таки вы наконец-то поняли, что это уже не детская игра, – подытожила Ивонн.
– Да, до меня начало доходить, – признался Перри. Его голос на мгновение заглушила сирена «Скорой помощи», промчавшейся по улице. – Видите ли, мы никак не ожидали, что в доме будет настолько шумно, – произнес он с нажимом, как будто вой сирены вызвал каскад звуковых ассоциаций. – Мы стояли в крошечном помещении и слышали, как во всем полуразрушенном доме шумит ветер. И свет был… феерический – любимое словечко моих студентов. Он падал через западное окно как бы слоями: полоса дымчатого света, рассеянного низкими облаками, идущими с моря, затем полоса ослепительного сияния – и черные тени по углам, куда не доставали лучи.
– И холод, – пожаловалась Гейл, драматическим жестом обхватывая плечи. – Какой бывает в нежилых домах. А еще леденящий запах, как на кладбище. Я думала только об одном: где же девочки? Почему их не видно и не слышно? Почему не слышно вообще никого и ничего, кроме ветра? А если в доме ни души, то для кого же готовится сюрприз? Кого мы обманываем, не считая себя? Перри, ты ведь тоже об этом подумал, ты сам мне потом сказал – ведь так?
У Димы, который по-прежнему стоял, прижав палец к губам, лицо стало другим, говорит Перри. Все веселье с него как ветром сдуло, оно сделалось безжалостным. Суровым. Дима действительно хотел, чтобы мы боялись. Разделили его страх. Мы огляделись, озадаченные – и, да, испуганные, – и вдруг перед нами, в углу крошечного «холла», возникла призрачная фигура Тамары. Она стояла там все время, просто мы не замечали, – в самом темном углу, подальше от слоеных солнечных лучей. На ней было то же длинное темное платье, что и прежде – на корте и когда они с Димой наблюдали за детьми из микроавтобуса. Тамара и впрямь походила на привидение.
Гейл снова перехватила инициативу:
– Первое, что я увидела, – массивный крест. Все остальное как бы нарисовалось вокруг него. Тамара заплела и уложила волосы по случаю праздника, накрасила щеки и губы – точнее, размазала помаду вокруг рта, честное слово! Она казалась абсолютно сумасшедшей. Ей даже не было необходимости прикладывать палец к губам, вся ее фигура представляла собой черно-красный сигнал предупреждения. Куда там Диме, подумала я, вот это действительно номер! Разумеется, я продолжала гадать, что такого произошло у нее в жизни. Что-то из ряда вон выходящее – это уж точно.
Перри начал было что-то говорить, но Гейл упрямо продолжала:
– В руках она держала листок бумаги, сложенный пополам. Она протянула его нам. Я подумала: зачем? Это религиозная брошюра? «Готовьтесь встретить Господа вашего»? Или она вручает нам судебную повестку?
– А что в этот момент делал Дима? – спросил Люк, поворачиваясь к Перри.
– Наконец отпустил мое плечо, – поморщившись, ответил тот. – Но не раньше, чем удостоверился, что я внимательно смотрю на листок в руках у Тамары. Она продолжала совать его мне. Дима кивнул: прочти. Он все