уждаются в этих принимаемых добровольно литературных путах?
Начал писать я довольно рано – в 12 лет. Уже не мальчик, ещё не юноша. А теперь мне Очень даже солидный возраст. Всё это время я и моя Поэзия были неразлучны и шагали, что называется, в ногу. Спотыкался – вытаскивали стихи, давала сбои Поэзия – приходил на выручку я.
И захотелось мне сравнить пройденные мною пути: житейский – по событиям и фотографиям, поэтический – по рифмованным фантазиям и стихотворной хронике. И выбрал я опорные точки: 15, 30, 45, 60, 75 лет. Наиболее характерные возрастные периоды. Юный. Молодой. Зрелый. Пожилой. Вторая молодость.
Зелёное детство
Стихи, написанные в пятнадцатилетнем возрасте
Взрослое предисловие к детству
И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность – суета.
В этом разделе книги собраны стихи, написанные мною в пятнадцатилетнем возрасте. Время, примечательное тем, что я, ещё не будучи нигде опубликован, удостоился критической брани в республиканской газете «Знамя юности» и даже был назван сумасшедшим. Прочитав про себя такое, я и вправду едва не свихнулся.
Во-первых, перестал посещать местное ЛИТО; во-вторых, пытаясь доказать самому себе, что с головой у меня всё в порядке, принялся писать чуть ли не по пьесе в день. И это было уже полным бредом…
Если бы старший брат Александр в эту пору не подарил мне сборник задач повышенной трудности по физике и не сказал, что, перерешав его, я смогу поступить на Физтех, мне бы и в самом деле не удержаться в здравом уме и рассудке. А тут мои усилия переключились, энергия потекла в новом и, что существенно, рациональном направлении.
Уже через год я вошёл в число победителей Всесоюзной заочной олимпиады по физике и математике, которую проводила «Комсомольская правда». К писанию же стихов вернулся только через семь лет, обучаясь на третьем курсе МФТИ. И это была уже совсем иная поэзия. Ну а то, что успело едва наметиться в моём раннем, пятнадцатилетнем творчестве, так и не получило развития…
Но что же это было такое? Чем были написанные тогда стихи? Предощущением близкого возмездия за наступающую греховную юность? А может быть, юношеским вызовом миру и его Создателю? Не потому ли Вершитель судеб так резко оборвал мой первый выход к поэтическому слову, что юное безбожие могло разрастись, ороговеть и обернуться взрослым атеизмом?
Перечитывая свои первые стихи, я благодарю Бога, что он увёл меня подальше от того опасного пути, на который могла выйти моя ранняя поэзия. Благодарю Его и за то, что всё-таки успело написаться в ту пору и стало живым свидетельством, слепком моей тогдашней души, гордой и метущейся, тревожной и растерянной…
Вот почему я собрал свои стихотворения той поры и предлагаю читателю. В поступке этом, должно быть, присутствуют: и грусть по утраченному детству, и сочувствие своему первому взрослению. А ещё и удивление тому юношескому максимализму, который был готов призвать на мою голову, казалось бы, все несчастья мира, лишь бы не закоснеть в сладеньком, никчёмном благополучии. Теперь я бы так не смог…
Есть у меня и желание предостеречь юных: не спешите судить мир, не спешите судить Всевышнего за Его создание. Присмотритесь, исследуйте, ибо перед вами грандиозное творение и величайшая тайна, постичь которую не удалось и никогда не удастся никому.
Изгнанник
Не для меня листвы прозрачной трепет,
Веселье звёздных вечеров не мне,
Весенней лаской май меня не встретит,
Не для меня рассвет земной в огне.
Один в пустыни дикой я дикарь безлюдный,
Среди песков безводных погребён навек.
Когда-то баловень судьбы непостоянной,
Когда-то звался, как и все, я – человек.
Кто я теперь? Изгнанник полумёртвый,
В песках, в ущельях тайных заточён,
Ночным морозом до мозга костей протёртый
И солнца силою живой испепелён.
Как змей, скользящий в рытвинах глубоких,
Я вынужден скрываться от людей и дня.
И более меня нет в мире одиноких.
У каждой твари есть своя семья.
Есть свой ночлег, есть радость, есть веселье,
Приют стремлений в жизни, наконец.
А мне дано лишь жёсткое гоненье.
Не милостив ко мне всевидящий Творец.
Нет мне прощенья, лишь одно страданье
Бесплодной жизни всей моей удел.
Как ни велик мой грех, но наказанье
Не в меру, есть всему предел.
Да кто поймёт меня, когда бы и услышал,
Какое дело им до высохшей души,
Когда у них есть счастье, солнце, крыша,
Есть то, что называется детьми?
Изгнанником