section>
Выбор Ариадны
Эвелин де Морган, «Ариадна на Наксосе», 1877г.
«Кому пожаловаться на обман?
Молчат деревья, слез не понимая,
Здесь небо слепо, а земля – чужая,
Любовь обманна, как морской туман.
Уплыл – один – любви моей тиран,
И плачу я, тоски не утоляя,
Надеюсь исцелиться, понимая,
Что исцеленья нет от этих ран!
О боги, если кто-нибудь когда-то
Вас холодностью ранил, – пусть расплата
На моего обидчика падет!»
Так Ариадна небо молит в горе,
А слезы между тем уносит море,
И ветер вздохи горькие крадет».
Пролог
«Бывают иные встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми, которыми мы начинаем интересоваться с первого
взгляда, как-то вдруг, внезапно, прежде чем скажем слово».
Вот уже скоро битый час, как Арина отрешенно смотрела в окно. На палубе скоростного парома было ветрено, море волновалось, словно в предчувствии беды, неся на палубу пену и холодные соленые брызги. Поэтому, выйдя было на палубу в начале их путешествия, она быстро вернулась в салон. Отсела подальше от друзей, в дальний угол, где нашла место у окна. Состояние было дурацким. После попытки задремать – глубокий сон никак к ней не шел, как она ни старалась – лишь ныла шея да ломило в затылке. Ноющая боль никак не улучшала и без того паршивого настроения.
Хотелось есть. И не этих противных булок с ветчиной и сыром на пожухлых салатных листьях с гордым названием «сэндвич» по три евро за штуку, что они сдуру набрали с собой в дорогу в Пирее, а нормальной человеческой еды: маминого нежного куриного супа с вермишелью, домашних бабушкиных котлет, чая с пирожками. Сколько раз она ни пыталась сама, но таких ароматных, сочных котлет, как у бабушки, никогда не могла приготовить. Может быть потому, что она была не слишком внимательна?
Ее бабушка Галина Александровна, пережившая в Ленинграде всю блокаду совсем юной девушкой, относилась к еде как-то очень по-своему уважительно и трепетно. Все продукты были у нее аккуратно разложены, расфасованы и распределены по полочкам в металлических и стеклянных банках. Когда Арина готовила, в творческом порыве заляпывая всю кухню просыпанной мукой, обрезками теста, неиспользованным фаршем или оливковым маслом – вот масло она умудрялась проливать в любых обстоятельствах, за что мама ее частенько называла «Аннушкой» – пытаясь напечь пирожков по маминому рецепту, – бабушка только грустно качала головой и тяжело вздыхала. Потом, не выдержав, с нелестными выражениями выставляла обиженную внучку с кухни и наводила порядок, бережно собирая все разбросанные продукты. «Великовозрастная бестолочь» дулась у себя в комнате, мысленно доказывая бабушке, что двадцать лет – вовсе не возраст, и уж кто бы говорил!
Еще через полчаса с кухни доносился совершенно дурманящий аромат бабушкиных жареных пирожков с мясом, капустой, яйцом и зеленым луком, картошкой и грибами. Как тут было обижаться – на такой запах не захочешь, а выйдешь в кухню, найдя ее даже с закрытыми глазами. Они с бабушкой мирились и, позвав мать, которая устало отрывалась от своих ватманов с очередным архитектурным дизайн-проектом, садились втроем пить чай. Как она любила эти чаепития!
Арина сглотнула слюну и тяжело вздохнула. Еще минимум два часа до Наксоса, а есть уже хочется так, что живот сводит. В баре на пароме – вода, спиртное, чипсы и орешки. Называется: доброе утро, гастрит! Были еще какие-то шоколадки, но она не рассмотрела толком – сладкое она терпеть не могла. Придется пить воду и мучиться. Может, хоть на вилле, куда они едут, их покормят. Она в сердцах крутанула пробку от бутылки с водой – и та, раскрутившись волчком, вдруг соскочила с бутылки и улетела куда-то далеко вперед, под сиденья. Ну вот! Арина чуть не расплакалась. Совершенно дурацкий день! И что теперь делать? Держать еще два часа бутылку с водой в руке, чтобы не пролить? Поставить некуда, да и паром качает, все равно бы она опрокинулась. Невозможно же выпить все полтора литра залпом! Придется лезть под сиденья и искать эту дурацкую пробку, держа бутылку в руке.
Мысль о том, чтобы передать бутылку друзьям, она сразу отогнала – в тот угол она не пойдет. Ей все еще было ужасно стыдно за Глеба. В Пирее, где они остановились всего на день, он умудрился снова напиться и вел себя совершенно отвратительно: буянил, матерился и задирал прохожих, которые шарахались от него в ужасе. Машка с Антоном искренне сопереживали ей, она это видела и чувствовала, но легче ей от этого не становилось. Антон – спасибо ему – втащил Глеба на паром и усадил в кресло, где тот и спал уже второй час беспробудным сном.
Арина с ужасом думала, что было бы, если бы они отправились в Грецию вдвоем