м возрасте уже разговаривают, а эта молчит! Только смотрит своими огромными глазами. Может, она больная?
Значит, надо заговорить. И я это сделала. Мама радовалась, какая я разумная, а я просто прощупывала смыслы и подтоны слов. Чтобы грамотно собирать из бусин слов длинные нити предложений, превращая их в настоящие украшения с замысловатыми орнаментами. Затем настал черёд эмоций. Обида, предательство, доброта, дружба – я внимательно смотрела на то, что скрывалось за этими определениями. Два раза мне повторять было не нужно, я всё схватывала на лету. Люди странные. Они говорят, что врать – плохо, а на самом деле совершенно не хотят слышать правду. Ты преподносишь факты о каком-то событии, а на самом деле выступаешь в роли стукачки и тебя презирают. Странно, но возьмём на вооружение. Ты не испытываешь радости от встречи с многочисленными малознакомыми родственниками, но должна улыбаться и отвечать на бесконечные глупые вопросы, и честные ответы тут тоже не нужны. Ну, допустим, принимаем и эти правила игры. Когда я научилась читать, стало немного легче ориентироваться в этом мире. Родители удивлялись, что я стремилась к литературе явно не по возрасту и опасались, что я ничего не пойму. Как они ошибались! Я очень хорошо анализировала прочитанное, рано обратилась к критическим работам – мне нужны были костыли, на которые можно пока опираться в сложном мире человеческих чувств. Я делала допущение, что критики транслируют общепринятые нравственные и моральные нормы, поэтому доверяла этим признанным разборам. Мотала на ус, и училась оценивать поступки для начала вымышленных персонажей. Естественно, больше логики я видела в поступках антагонистов, они всегда казались мне более объемными и интересными. Но и тут я подчинялась ожиданиям и писала в сочинениях именно то, что хотела в них видеть система образования.
Говорят, люди не меняются. Но я примеряла на себя разные личины, основываясь на описаниях и поступках книжных героев. Со стороны казалось, что я очень чувствительная и близко к сердцу принимаю прочитанное. Ага, сейчас. Я просто играла очередную роль. Какие-то ходы, которые находили особый отклик у окружающих, я перенимала для себя, превращая это в очередную черту уже своего характера. Я умело изображала интерес к человеку, внимательно слушала. Больше для того, чтобы не проколоться самой, но и в том числе для понимания мотивов и установок моего визави. Со мной дружили, и я дружила в ответ. Я не делала различий между середнячками и элитой класса, мне был интересен каждый индивид. Да, каждый в определенный момент времени или в конкретной ситуации, но я давала отклик каждому, а люди воспринимали это как искренность и тепло. Ну, пусть так. Мне говорили слова "Я люблю тебя", но что именно они значат, я не понимала. Мне хотелось сказать в ответ "А мне это знать зачем?" Но, боюсь, не это люди хотят услышать в момент признания. "Я тебя тоже" – был мой максимум проявления чувств.
Потом появились сериалы. Они позволили ещё больше раскрасить мои эмоции, но всё равно это было больше похоже на нестройную и пугающую речь глухого, когда он пытается воссоздать обычные человеческие интонации, которые никогда не слышал. Я вроде бы уместно улыбалась и даже шутила – принцип создания острот было освоить легко. Когда требовалось, даже грустила. Только трудно было понять, сколько именно следовало находиться в этой эмоции. Но тут легко было проверить: если я ловила недоумение или непонимание, значит, недостаточно выдержала траур переживания. Я делала вид, что ненадолго забылась, и опять надевала скорбное выражение лица. Обиды, страдания – это было не про меня, это проходило мимо, ничего не затрагивая. Мне было легко извиняться или признавать ошибки, потому что мне это ровным счётом ничего не стоило. В то же время люди, считавшиеся моими друзьями, воспринимали это как лёгкость характера. А я лишь тщательно скрывала пустоту своей души, и, наверное, долгое время только моя мать видела истинный холод в моих глазах. Поэтому она меня не любила. А я отвечала ей взаимностью. С первого класса все каникулы я проводила у родственников папы на Урале: у его брата было трое детей, поэтому одним больше, одним меньше – было не так заметно. И нам веселее. Мы с кузиной постоянно весели на хвосте у братьев и переняли их интересы и повадки. По пути прихватив множество травм и шрамов. Правда, потом очень сложно было превратиться обратно в девочку и перестроить устоявшиеся шаблоны поведения.
Думаю, родителям со мной было и сложно, и легко. Сложно от моих действий, продавливающих их границы. И легко от того, что я быстро понимала, как именно делать не нужно. Но свою мать я доводила до истерик, нервных срывов и рукоприкладства. Я никого не виню в этом, просто принимаю как факт. Может, что-то в младенчестве так повлияло на меня, что привело к формированию моей социопатической девиации, может, сыграла роль генетическая предрасположенность. Но я стала такой, какая есть.
Глава 2.
Свою жизнь я выстраивала, как шахматную партию. Выбирала себе наилучшее окружение, перспективное образование, обрастала нужными связями и строила карьеру.
Мне очень хотелось эмоций. Но мой спектр был ограничен раздражением на глупость, откровенную тупость и хамство. Или же выбросом адреналина. Я любила быструю езду. Научилась водить я лет в четырнадцать – мой старший двоюродный брат с удовольствием занимался