детскую нежность. Гладил его по щёчке, иногда даже пытался укачивать. Один случай она с ужасом в голосе рассказывала.
– Ты тогда ещё сам ходить толком не умел, а он уже пытался стоять в своей кроватке, держась за решётку. Вдруг, я захожу в комнату и вижу: Сашка весит на цепочке от часов с кукушкой! А ты тянешь её, как будто хочешь освободить его. Часы тикают, маятник ходит туда-сюда, а он уже весь красный от удушья! Хорошо, что я вовремя зашла. – Мама тяжело вздохнула, каждый раз рассказывая это, и добавляла: – А ты стоял, моргал глазами, как будто не понимая, что сделал. Конечно, это было не единственным приключением нашего детства. Мы жили на Дальнем Востоке, где снег был по пояс, а солнце зимой светило обманчиво ярко. На одной старой чёрно-белой фотографии мы вдвоем стоим на облезлом старом сундуке. На крышке – дыра, и Саша всегда подтрунивал надо мной:
– Смотри, ты как раз возле дырки! – говорил он, дразнясь. Бабушка души в нём не чаяла. Она звала его:
– Александрушка, мой золотой внучок! Мне же она обычно говорила:
– Ты старший, вот и должен уступать. Саша в детский сад не ходил. Бабушка постоянно была с ним, ухаживала и баловала. А я смотрел на это и чувствовал себя лишним. Впрочем, особой злости на него не было – только неясная обида, которая с годами стала обычной и забылась. Уже в детстве он был шустрым и смекалистым. Если я просто лез за яблоками в чужой сад, рискуя быть пойманным, то Саша сначала бросал мяч за забор. Если его ловили, он уверенно объяснял:
– Я за мячиком пришёл, он случайно сюда через забор перелетел. В дворовых проказах он всегда находил лазейки, чтобы выйти сухим из воды. Когда началась мода на турники, Саша вытянулся и стал выше меня. Мы соревновались в силе и ловкости, но он часто брал хитростью. Помню, как бабушка ставила на стол большую сковороду жареной картошки. Мы с Сашей тут же начинали делить её:
– Это моя половина! Не тронь! – кричал он.
– А это моя! – огрызался я. Доходило до толчков и драки, пока мама не вмешивалась своим строгим окриком. Но Саша был не только шустрым, он любил привлекать внимание. Однажды, в пятом классе, он устроил «фейерверк» на новогодней школьной вечеринке. Зима, Новый год, и вот его приводят домой под руки, со спущенными брюками. Он выглядел растерянным и виноватым, а первым делом закричал, сквозь слезы:
– Мама, только не ругайся! Оказалось, он смешал марганцовку с красным фосфором в одном кармане. Смесь воспламенилась, и брюки загорелись прямо на нём. Итог – ожоги ног и госпитализация в ожоговое отделение. Весь Новый год он провёл в больнице.
– Я просто хотел удивить всех… – говорил он, лежа на больничной койке. В этом весь Саша. Постоянно в поиске приключений на свою попу, жажде внимания. Он всегда проявлял смекалку в дворовых проказах. Да, он был не таким, как я. Может, поэтому мы всегда были на разных берегах одной реки, но всегда нас связывал и держал один мост – это наша мама. Школьные приключения брата не закончились на том случае с фейерверком. В восьмом классе произошёл ещё один инцидент, который на долгие годы остался у всех на слуху. Брат подрался с одноклассником, сыном завуча школы. Всё случилось в школьном туалете, который в те времена был местом "сборов" старшеклассников: кто-то курил, кто дурачился, а кто-то занимался разборками между собой. На перемене, в окружении более сильных и приблатненных друзей, брат решил выяснить отношения с одноклассником. Вспыхнула драка, и результат оказался плачевным: пострадавший отправился домой с разбитым лицом. Новость разнеслась по всей школе, и скандал достиг апогея. Это было не просто избиение – побили сына завуча, что добавило ситуации резонанса. Было решено созвать педсовет. Причём не просто педсовет, а расширенный – с участием всех учителей школы. Вопрос об исключении моего брата стоял остро.
– Тебе придётся идти, – сказала мама, лежа в больнице. Её голос был тихим и слабым. Я молча кивнул, понимая, что выбора нет. Мне, только окончившему восемь классов и учившемуся в училище, предстояло держать ответ за брата перед учителями моей бывшей школы. Педсовет оказался не местом для обсуждений, а настоящим судилищем. Пострадавший – сын завуча, а я – "тот, кто прикрывает хулигана". Учителя, забыв о педагогическом достоинстве, кричали, словно на базаре.
– Как вы можете оправдывать такое поведение?! – раздавался один голос.
– Ваша семья – плохой пример для других? – вторил другой. Я не выдержал. Поднявшись, я громко сказал:
– Вы учителя или базарные бабы? Если учителя, то ведите себя соответственно! В зале повисла тяжёлая тишина. Но это был лишь краткий миг перед очередной волной обвинений. Я пытался объяснить:
– Мы одни. Мама тяжело больна. Если вы исключите брата, это её просто убьёт! Но мои слова не тронули их сердец. Решение было однозначным: брата исключили. Ему выдали "волчий билет" – клеймо, которое фактически закрывало ему двери в другие школы. В тот момент я понял, что теряю веру в справедливость. Но судьба подкинула неожиданную поддержку. Моя бывшая классная руководительница, знавшая нашу семью, теперь была директором другой школы.
– Я заберу его к себе, – сказала она, выслушав меня. – Но ты же понимаешь, это шанс, он не должен его упустить. Брат окончил