внес в реестр служебного жилья. Если найдут его записи, передадут в комендатуру. Это будет хорошо.
Тихоня выскользнул из дома и пошел по дороге, нутром чувствуя, что за ним идут.
…Его тело так и не нашли. Тела почти всех тех, кто шел за ним, похоронили в общей могиле как неопознанные.
Глава первая
Семен открыл глаза и с усилием потер виски. Сон ушел, но липкое ощущение, что ему смотрят в спину, осталось. Это ощущение, как маячок опасности, много раз выручало его на фронте. Но война закончилась. Во всяком случае, для большинства. Семен привык думать, что и для него тоже. Хотя знал, что для таких, как он, наступает не менее тяжелое время. Не надо думать, что с подписанием мирных соглашений оканчивается война. Нет. Особенно на новых территориях. Семен Серабиненко, полковник СМЕРШа, после ранения и контузии был списан. Но ввиду своих заслуг работал не на завалах или вербовочных пунктах, а в самом центре столицы Кенигсбергского военного округа недалеко от полуразрушенного Замландского вокзала, на котором все еще сияли огромные буквы с немецкой надписью «Нордбанхоф». Что было странным, обычно именно на вывесках и срывалась злость рядового состава. В здании, где сейчас работал Семен, во время войны размещался штаб гестапо. А сейчас там собрали все архивы и временно разместили отделение комендатуры города.
Задача Семена сейчас была, казалось бы, простая и скучная – просматривать тонны бумаг. Еще при нацистах сюда свозили документы со всей Западной Европы. Литовские, польские, эстонские, попадались даже венгерские. Не только современные. Попадались даже старинные закладные свитки. Фашисты, как сороки, тащили все, что блестит. Семен знал одиннадцать языков. Мог даже блеснуть греческим, но, как сам любил шутить, произношение у него было так себе. На всех остальных языках читал, писал и говорил свободно. Почти ничего не забывал, был внимателен, усидчив. Мог часами разбирать рукописные закорючки, которые порывались выкинуть, а потом оказывалось, что именно в этой записке с «закорючками» содержались очень ценные для военной комендатуры данные о том, где именно были заминированы каналы реки Прегель.
Внешне ничего не говорило о том, что полковник был ранен, разве что чрезмерная худоба. Время от времени лицо Семена серело, и казалось, что он переставал дышать. В такие минуты ему чудилось, что он буквально уговаривал свое сердце снова начать биться, а грудную клетку – расширяться, проталкивая воздух внутрь. В эти секунды он снова чувствовал себя придавленным бронеплитой из капонира Пятого форта. И черт же понес его туда в день штурма Кенигсберга. По приказу в тот день он должен был быть в другом месте. Но нет. Решил проверить свою догадку по поводу численности гарнизона и засады, которую готовили для штурмовиков. Когда ты в СМЕРШе, то гораздо важнее не умение следовать прямым приказам, хотя нарушение их во время войны карается смертью, а умение находить решение и принимать на себя ответственность. И если ты делаешь ход и побеждаешь – ты снова в команде. Если нет – то ты сам по себе и нарушил приказ.
Именно так в них воспитывали умение думать и побеждать в любой обстановке, в команде или сам по себе.
Полковник Серабиненко поймал в день штурма шпиона, который надеялся укрыться среди военного гарнизона Пятого форта и, воспользовавшись хаосом после взятия форта, прикинуться обычным пленным рабочим из соседнего поселка. В одном из казематов форта действительно держали пленных. Особо полезных, тех, чьи навыки могли пригодиться во время осады форта. Но немцы просчитались. Осады не было. Был стремительный, смертоносный и практически невозможный ни с точки зрения тактики, ни с точки зрения теории штурм. Наверное, будь Семен кем-то другим, он много раз прокручивал бы в голове тот день, думал бы, можно ли было что-то изменить. И не оказаться на пути взрывной волны. Не получить удар в грудную клетку и контузию. В СМЕРШ нет места размышлениям постфактум. Ты сделал свое дело – теперь у тебя есть новое дело.
Формально его списали, но в Центре дали понять, чтобы не расслаблялся, на пенсию еще рано.
Но на самом деле Серабиненко занимался любимым делом. Он разгадывал запутанные загадки прошлого. Все они были здесь, скрыты в этих бумагах. И кому, как не ему, найти в них важное. Описания лабиринтов дренажных систем и подземелий города. Схемы коммуникаций и подвалов. Все это было деталями мозаики, которые он сохранял у себя в голове. По старой памяти и вдруг когда-нибудь пригодится.
В тот день Семен вышел из дома и привычно пошел пешком на службу. Жил он в меблированной квартире-мансарде в очаровательном парковом районе в двух кварталах от комендатуры. Ему предлагали другое жилье, служебное, в здании бывшего банка, на той же улице, но Семену хотелось ходить пешком. С поднятой головой, не следя за небом.
Сослуживцы не знали ни о его прошлом, ни о его звании. Это был подарок от командира «Крымской розы», его отряда. Позывной Раглан. Большой привет историкам и знатокам Крымской войны. Для всех он был молодым лейтенантом разведки, чудом уцелевшим после гибели группы «Джет». Выглядел гораздо моложе своих лет. Худой. Движения то замедленные, то порывистые. Первым его заданием в Кенигсберге еще в сорок пятом было сопровождать экспедицию Пакарклиса, и именно