му что у бабы Нюры день рождения и колотые раны зашиваю свиньям, потому что алкаш Ромка решил не всю свинью резать, а по частям от нее отрезать. Да вот сегодня плечо вправлял Иванову, хотя я не травматолог и не хирург, но хоть с человеком пообщался. Ветеринар им тут нужен!
Доктор умолчал правда о троих мужиках из разных концов деревни, которые странным образом одновременно подхватили какой-то вирус и отлеживались по домам с температурой, но это было скорее исключением. В трубке доктору отвечали тихо, не повышая голоса, а сам доктор кричал от того, что стационарный телефон хрипел и чихал не хуже его свалившихся с вирусом пациентов – доктор был уверен, что его не слышат.
– Тут даже вышки мобильной нет! Ближайшая за лесом! А интернет ловит только если на сарай к Куликовым забраться… И то! Всего одна палка!
В трубке снова что-то возразили и доктор, краснея, сжал кулаки.
– А я написал, представляете?! Сидел, как… Петух на сарае полдня и писал через госуслуги обращение. Знаете, сколько это заняло? Три с половиной часа! Дочь Куликова мне чай дважды приносила! Я вообще не знаю, отправилось ли оно! – обессиленно закончил доктор и взглянул на часы над входом, – сейчас двадцать три двадцать и через пару минут свет…
Трубку затопила тишина. Доктор аккуратно – трубку он уже кидал, после чего аппарат стал хрипеть – положил трубку на рычаг и уронил голову в руки.
– Ну почему я?! – взвыл он на весь кабинет, а точнее на всё здание, которое состояло из трёх кабинетов, двух палат и полуразрушенной продуваемой всеми ветрами столовой.
– ВанСан, – без стука в кабинет вошел высокий сутулый мужичок неопределенного возраста и застыл на пороге, почесывая редкую рыжую бороденку, – там это… А вы че? Тогой-ть?
Доктор поднял голову и устало взглянул на вошедшего.
– Николай Игнатьевич, добрый вечер…
Он хотел сказать о многом. О том, что «ВанСан» вообще не его имя и звучит оно, как прозвище самурая-неудачника. О том, что надо входить после того, как постучал – хотя об этом Иван Александрович уже говорил, и объявление прямо на двери приклеил. О том, что рабочий день деревенского «лекаря» – с этим званием Иван Александрович за две недели работы смирился – завершается в девятнадцать часов. Но, видимо, это было совершенно бесполезно, поэтому, помолчав для порядка, Иван Александрович спросил:
– Что случилось?
Мужичок, Николай Игнатьевич, местный не то почтальон, не то механик – Иван Александрович так и не понял – виновато улыбнулся и, словно прочитав мысли доктора, трижды постучал по открытой двери.
– Можн?
– Говори уже.
– Там это… Куликова жена тогой-ть, – Николай Игнатьевич замялся, переминаясь с ноги на ногу.
Жена Куликова была женщиной видной, крупной и здоровой, как бык.
«С ее давлением можно в космос запускать, – подумал Иван Александрович, – как раньше говорили – „кровь с молоком“.
– Чегой-ть? – кивнул Иван Александрович мужичку, передразнивая.
А тот нахохлился, руки в бока поставил.
– Эка вот городские вы!
– Да не кипятись, Николай Игнатьевич, – махнул рукой доктор, – устал я просто. Говори, что случилось?
– Пропала она. Тогой-ть, говорю же.
Иван Александрович подпер подбородок ладонью.
– А я чего? От меня какая польза? Я не участковый…
– Да как же?! Написано же «участковый» над входом! Вон! – возмутился мужичок, тыча корявым пальцем в дверь. – Сразу под словом «врач»!
– Так я и есть врач! Доктор! Не полиция! – повысив голос, сказал Иван Александрович, – розыск следователи ведут, полицейские… Собаки служебные, в конце концов.
Николай Игнатьевич махнул рукой, но не ушел, а наоборот, ближе подошел.
– Вот ты сейчас все равно спать не будешь, ВанСан, а человек, может, в болоте тонет…
Иван Александрович тяжело вздохнул, вспоминая, как доктор Айболит вытаскивал из болота бегемота и едва не прослезился. Впрочем, спать не хотелось, а на сарае у Куликовых ночью ловило лучше, можно было посидеть немного в интернете, ответить на сообщения из цивилизации.
– У меня сапог для болота нет, – буркнул доктор, вставая.
– А эт я быстро! Это я организую мигом! – засуетился Николай Игнатьевич, будто это его жена в болоте тонет.
«И с чего он решил, что в болоте именно?» – подумал Иван Александрович, но ничего не сказал.
Сапоги-заброды нашлись моментально, будто стояли сразу за дверью, ожидая своего часа. Свет, который обычно включался через несколько минут, так и не появился, но Николай Игнатьевич справлялся и в полной темноте. Он с усердием закреплял брезентовые чулки на ремне Ивана Александровича, а тот только морщился от неприятных ощущений в паху. Заброды оказались больше на пару размеров, ткань собиралась складочками и терла внутреннюю часть бедер и ягодицы.
– Ну все, Николай Игнатьевич, хватит, – раздраженно выдохнул доктор,