гим ли снились сны, имеющие письменный текст, ведущий в фантастический мир? Текст, который во сне, буква за буквой, слово за словом создавал бы сюжет и героев, достойных быть увековеченными на бумаге или в текстовом файле? Описать этот процесс достаточно сложно – во сне я не просто читаю, словно в книге, то, что происходит в мире рассказа, загвоздка в том, что мир, текст, сюжет приходят в мой сон без моего участия. Ничего подобного я не выдумывал, никогда этим не интересовался и ничего похожего не читал. И герои, мир и сюжет таких вот моих снов не имеют ко мне никакого отношения. И кроме этого, мне ещё, по чьей-то чужой воле, абсолютно необходимо пересоздать этот мир для моих читателей. Это моя обязанность, которую мне даровало… нечто… или некто. Высшее существо, которое вроде бы надеется на мой талант и способности перенести этот текст из сна в реальность.
Но я всегда упорно выбираю хэппиэнд… как будто от моего выбора что-то зависит. Вот и теперь, я представляю вам, моему читателю, нечто, совсем не мной придуманное, но мной записанное «по памяти». Скопированное из сна.Концовки этих текстов-снов скрываются в лёгкой дымке, как в тумане, словно мне самому нужно выбрать апшот (развязку произведения). А так же – каким он будет, счастливым или нет.
Оранжевое зарево
Танцы уже закончились, но бал был в самом разгаре.
Дамы и кавалеры, сидевшие за столиками парадной залы, шумели ни о чём, предпочитая лёгкий разговор большим и тяжёлым блюдам, наполненным белыми трюфелями и нежным мясом куропаток.
Суетились слуги, наполняя бокалы вкуснейшим бордо и ароматнейшим мускатом.
Где-то наверху, под самым потолком, за балюстрадой балкона, стараясь не мешать публике, а только подчёркивать её настроение, негромко пела о чём-то своём нежная скрипка.
Обычно и привычно для любого жителя Ковинлинна, случайно заглянувшего на огонёк – бал высоких лиц в старинном здании бывшего железнодорожного вокзала.Всё было, как и положено в подобных собраниях – чинно-благородно.
Проводить балы в таких зданиях было принято ещё сто лет назад – когда неуклюжие паровые конструкции только-только пробовали своими чугунными колёсами считанные метры железных дорог.
Ничего не изменилось и сейчас. Отец, как всегда, всё рассчитал точно.
Все присутствующие правильно исполняли свои роли, поэтому я находился в абсолютной уверенности, что ни один случайный зритель не заподозрит наших гостей, щеголяющих в красивых, иногда вычурных нарядах, в том, что они находятся здесь не просто так, а присутствуют на собрании тайного общества.
Стол, за которым сидел отец, стоял на небольшом возвышении, и всем, кто подходил к нему с докладом или за поручением, приходилось подниматься по трём высоким ступенькам. Такое расположение стола гарантировало, что никто их окружающих не услышит сведений ему лично не предназначенных. И не будет добиваться места, рангом ему не положенного.
Сегодня у меня была только одна задача – находиться в просторном вестибюле нашего особняка и внимательно следить за его широкими входными дверьми. Обязанность сторожевой собаки – держать и не пускать. Дело для меня давно привычное и необременительное.
Но весь народ давно уже собрался, и эта обязанность мне быстро наскучила. Интереснее было – из открытых дверей парадной залы, также выходящих в вестибюль, наблюдать за веселящейся, разноцветной, как калейдоскоп, толпой.
Но призывный взгляд отца я приметил сразу. Этот взгляд всегда привлекает внимание словно молния средь чёрных туч, ошибиться или пропустить его невозможно. Посмотрел на всякий случай сквозь стекло входных дверей – никого, только день догорает, делая полосы тени на досках старого железнодорожного перрона перед дверьми всё длиннее и прозрачнее. И отправился в залу.
Когда я поднялся на возвышение к отцу, его взгляд, обращённый ко мне из призывного, сурового, сделался вдруг весёлым и ласковым.
«Что случилось?» – насторожился я. – «Такой его взгляд слишком уж многообещающ!»
– Скоро появится Младший… – шепнул мне отец.
Моё сердце стукнуло невпопад!
– Ты рад? Ну, иди же, встреть его, – отпустил меня отец словами и улыбкой.
Рад? Ещё как рад! Я не виделся с Младшим уже добрых три года и все эти долгие годы скучал по нему.
И все эти проклятые годы я не имел ровным счётом никакого понятия, где он. Несомненно, до отца какие-то вести о Младшем доходили, но ко мне опускались только крохи этих сведений: «Жив, здоров, нужд не имеет, учится с прилежанием» … Как будто это всё, что мне нужно было знать!
Но перечить отцу, допытываться, искать какой-то правды было опасно.
Я вернулся в вестибюль, ко входу, нетерпеливо вглядываясь сквозь стекло в вечерний свет, но снаружи за моё отсутствие не появилось ничего интересного – те же доски старого перрона, новый перрон и две новые платформы из новомодного портландцемента поодаль, пустые до самого прихода на станцию Ковинлинн вечернего экспресса «Дорфентог-Ковинлинн-Зюльцен».
Всё привычно до одурения и навевает тоску.Сквозь закрытые