апоминающую стену.
Это спина того самого мужчины, который пришел сегодня. Она совсем не успела разглядеть его лица: когда ее пригласили в зал, он уже стоял здесь, в центре, спиной к ней. От лопаток, остро возвышающихся над ее головой, и почти до конца позвоночника простирались черные буквы, видимо, прорезанные, вытатуированные когда-то чужой рукой. Диалект крупных символов ей незнаком, хотя под некоторыми из слов вырисовывались расплывчатые, известные мелкие буквы.
– Что это? – девочка недоумевала. Ей никто заранее не объяснил, что происходит. Может, стоило хотя бы попросить няню одеть ее более прилично? Она прибежала прямо из сада: пыльная, с грязной обувью и растрепанными волосами. А здесь, в зале, стояла группа послов из другой крепости, некоторые из которых отличались особенным, бронзовым, цветом кожи. Девочка знала, что рассматривать незнакомцев в упор нехорошо, поэтому старалась вообще не смотреть в их сторону.
– Не тяни, – произнесла мама, – это договор с твоим стражем. Подпиши его и забирай.
Слуга поставил перед ней деревянные ступеньки. Цок-цок – звонкими каблуками она аккуратно, держась за руку прислужника, взошла повыше, так, чтобы дотянуться до середины спины, где указано место для подписи.
Выбора не оставалось, и девочка аккуратно поднесла острие пера к коже. Она думала, что достаточно укола, чтобы появилась кровавая полоска, но от соприкосновения лезвия со спиной ничего не произошло. Тогда она надавила сильнее. Кончик пера с едва слышимым треском вошел в кожу, но мягко, как нож в масло. Чернила расползлись неровной первой буквой. Кровь не шла. Мужчина не шелохнулся. Делегация послов, стоящая в комнате, замерла в ожидании, но девочка не ощущала тяжелые взгляды, прикованные к ней. Она была сосредоточена на этой коже. Она толстая, но гладкая, как камень, как мраморная стена в ее комнате. Идеально-белая, куда чище, чем пергамент, на котором она писала свои уроки, даже с едва синеватым отливом. Под кожей – ни вен, ни прожилок, только чуть выпирающий позвоночник и сухие волокнистые мышцы нарушали ее идеальную гладь. Это не просто кожа – толстая, бескровная броня. Доведя последнюю букву своего имени, девочка подняла голову вверх – у лопаток она смогла разглядеть только одно слово договора: защищать. Потом мама одернула ее руку и забрала перо.
– Жди у двери. В разговор не лезь.
Ее звали Мара, ей исполнилось двенадцать в первый месяц весны. Играя в ельнике, она упала и больно соскребла колени об опавшие хвойные иглы и огрубевшую корку снега. Упираясь ладонями в землю, она впервые, по-особенному, почувствовала сырость подо мхом и даже некое движение, нет, не червей и жуков, а движение вод и земляных кусочков там, глубоко-глубоко. Тогда из-под ее тонких белых пальцев вылез росток, молодой и зеленый. Она отчетливо чувствовала, как некая сила исходила из самой середины ее ладоней, перемещала землю, творила зерно и питала его водой. И вот он – ее первый росток, сочный, с виднеющимися зелеными прожилками, слабый, но уже бодрый и тянущийся к свету.
Прабабушка умела творить деревья. Она создавала вишневые сады, груши, поднимала пушистые головы колосьев пшеницы. Она и вырастила этот ельник, в котором правнучка часто проводила время. Благодаря прабабушке не было холодных зим и градов, которые побивали только что взращённые культуры. Что предстоит создать Маре? Как она обогатит свою землю, какие зеленые дары отдаст своему народу?
Обо всем этом Мара уже думала много раз. Сейчас ее взгляд был прикован к высокому белокожему стражу. Он, так и не обернувшись, отошел в сторону, к креслам, у которых расположились послы, взял с одного из кресел свое длинное черное одеянье, скромно расшитое белым узором. Оно не похоже ни на одежду слуг, ни на одежду князей. Сначала – странная рубашка-безрукавка, обнажающая сухие острые плечи, широкие, как перила. Затем – черный гигантский камзол, в который Мара могла бы завернуться сто раз и безболезненно скатиться с высокого холма у подножия ельника. Длинный подол почти достигал щиколоток и скрывал высокие грубые сапоги. Затем он в несколько раз обмотался алым тканевым поясом, который накрепко слил камзол и тело. В конце мужчина взял в руки короткую палку и заткнул ее за пояс. «Оружие?» – подумалось Маре, и глаза ее блеснули.
Наконец он повернулся и зашагал к ней. Зал, который Мара преодолевала за двадцать семь маленьких шажков, дался ему в пять длинных, размашистых. Все это время Мара завороженно глядела на лицо, и чем ближе оно становилось, тем сильнее колотилось ее сердце – не то от страха, не то от восторга.
Он остановился, приложил руку к груди и поклонился настолько низко, что она разглядела его голову. Волос на нем не было – только белая плотная кожа на ровном округлом черепе. Когда он поднял лицо, Мара столкнулась с его глазами и подавила желание убежать. Желтые яблоки глаз обрамлены черными веками, отчего глаза казались впалыми, болезненными, усталыми. Радужка желтая, даже золотистая, а зрачки маленькие, сосредоточенные. Взгляд тяжелый и прямодушный – девочка никак не могла понять, стоит ли ей бояться.
Когда они вышли, Мара шагала рядом, высоко подняв голову. Мужчина намеренно шел медленно, чтобы она успевала за ним. Или, напротив, чтобы идти вровень с ней? Разглядеть его никак не получалось – голова