оболочками, стремительно идущие по своим орбитам. Некоторые из них, сталкиваясь друг с другом или проходя сквозь облака космической пыли, оставляли за собой слабые световые следы, едва заметные в темной бездне. Это были только краткие вспышки, почти незаметные в бескрайние пустоте, но их движение вызывало ощущение динамики и живого мира среди холодной, неизменной вселенной. Устаревшие системы зонда иногда пытались направить его по оптимальному пути, но с каждым годом эта настройка становилась всё более беспорядочной, как если бы он утратил связь с целью своего путешествия.
Неподалёку, в его поле зрения, висела планета, огромная и мрачная, как гигантская тень среди звёздного океана. Её атмосфера была разорвана, красная и оранжевая, с яркими вспышками в недрах, словно огоньки, горящие под серой плёнкой облаков. Вдали от неё, крошечными точками, мелькали другие миры – их орбиты непредсказуемы, как мигрирующие стада на дальних просторах Вселенной. Каждая планета была бесконечно далека, но при этом казалась такой близкой, словно искорка, которую можно поймать в руке.
Там, где звезды едва пробивали тьму, шла бесконечная игра света и тени. Космос был величественным, но пугающим, местом, где не было ни правил, ни границ. Он был таким же холодным и бесчувственным, как обшивка зонда – вечно скользящего по пустоте, без надежды на встречу с кем-то или чем-то. И всё же, несмотря на десятилетия пути, зонд всё ещё продолжал свой путь, немо наблюдая за миром, который когда-то, возможно, был ему предназначен.
Зонд двигался по бесконечному пути по пустоте, с каждым годом всё дальше удаляясь от тех звездных систем, которые когда-то являлись его целью. Сквозь стёртые годы и миллионы километров он мчался, как немой свидетель мира, в который не мог больше внести изменения. В его обшивке всё больше ощущалась тяжесть времени, и несмотря на его упрямую стабильность, внутри начинали пробуждаться старые механизмы – двигатели, давно забытые датчики, которые периодически срабатывали, давая слабые сигналы, что он всё ещё жив.
Вне его корпуса, сквозь ослепительное множество звёзд, медленно проходили десятки неведомых миров. Некоторые уже исчезли в пыль, другие, оставшиеся вдалеке, скрывались в туманных облаках газа, непостижимых и неслышимых, как древние существа, покидающие этот мир. Далеко-далеко, среди множества точек, парила планета, не принадлежащая ни одному из известных астрономам систем, её поверхность казалась покрытой какой-то странной туманной вязью, как будто сама планета сопротивлялась своим существованием.
Но тут, как часто бывает в этом безбрежном пространстве, что-то изменилось. Зонд вдруг ощутил неведомое, тяжёлое, странное притяжение. Сначала едва заметное, как лёгкое подёргивание, словно кто-то или что-то играло с ним, как с крошечной игрушкой в бескрайности. Это притяжение стало усиливаться с каждым моментом, не имеющим никакого логичного объяснения.
В его системах что-то загудело, старые индикаторы стали мигать, и один за другим начали отказывать датчики. Вместо привычного спокойного сияния звёзд, перед его глазами в небе возникла вспышка – яркая и ослепительная, как если бы сама вселенная решила осветить этот момент. Картинка внезапно стала размываться, системы перешли в аварийный режим, система забила тревогу – а затем всё поглотил тот самый свет.
Системы зонда ушли на перезагрузку, а пространство вокруг стало скрывать аппарат, как будто забирая в себя. Он исчез в этой вспышке, и его дальнейший путь стал загадкой…
Об этом зонде знал лишь один человек на планете. Мирея была женщиной лет тридцати, с длинными, почти черными волосами, цвета самого космоса, которые она всегда убирала в строгий пучок, скрывая одну прядь, которая часто выбивалась. Её глаза – светло-серые, с холодным отблеском, как в зеркале замёрзшего озера. На первый взгляд она казалась строгой и сдержанной, но те, кто знал её, понимали, что эта строгая оболочка скрывает умение слушать и глубокую привязанность к тем, кого она считает близкими. На работе её часто называли "женщиной с острым умом". Мирея носила простые, но элегантные костюмы, предпочтительно тёмных цветов, и всегда оставалась скромной в своих проявлениях, несмотря на свой профессионализм и достижения.
Сегодня её настроение было тяжёлым – ей предстояло сделать отчёт, который мог стать последним для неё на этом проекте. В космическом центре, где она работала, уже давно все знали, что проект по зондированию дальних объектов потерял всякое значение. Связь с последним зондом была потеряна почти двадцать лет назад, и все давно смирились с тем, что никогда больше не получат от него сигнал. Бюджет проекта с каждым годом становился всё более ограниченным, и начальство уже не скрывало своего намерения закрыть отдел, который Мирея возглавляла, потому что и работала в нем только она одна.
Вот она вошла в кабинет где-то на нижнем этаже центра. Она стояла перед старым, потрёпанным компьютером, который был подключён к зондам ещё с самых первых дней миссии. Экран мерцал тускло, словно давал последнее напоминание о своём долге. На этом компьютере давно уже не работали современные программы, и даже для старых алгоритмов его вычислительная мощность была на грани возможного.
Мирея вздохнула и поставила чашку с кофе на стол, глядя