вали люди, которым до нас не было никакого интереса. Обычное посещение больного родственниками. Обычная сцена.
Здесь постоянны либо волнение и радость ожидания, либо слёзы и боль потери. Второе как раз наш случай.
Алька смахнула слезу с щеки и обхватила себя руками. Плечи ее подрагивали. Хотелось сгрести ее в объятия, сжать до хруста, и никогда не отпускать, но я боялся даже приблизится. Казалось, только от моего присутствия ей становится ещё больнее.
Она всхлипнула и мой страх, навсегда потерять любимую женщину, пересилил все прочие. В секунду оказался рядом и, укутав Альку в свою куртку, стиснул в объятиях. Прижался губами к родинке за ухом, поцеловал в висок, в щеку снова вернулся к родинке.
– Я люблю тебя, Аль, очень люблю! – В панике шептал я, – я не смогу без тебя, дети без тебя не смогут…
Наверно мои слова звучали эгоистично, но они были правдой. Я и представить не мог, как буду жить без неё, женщины, которая за короткое время смогла излечить меня от прошлого, показала мне и детям, что такое настоящая семья и самое главное какой может быть любящая мать.
Алька застонала как раненый зверь и обернулась. Высвободила руку и дотронулась до моей щеки.
– Я тоже без вас не смогу, но Сень, я не хочу вставать между тобой и сыном.
– Аль…
– Тшш… – Чтобы я не перебивал, она прижала палец к моим губам, – как бы там не было, я для них мачеха и ей навсегда останусь.
– Не говори глупостей.
– Санька любит свою маму… и это правильно.
Алька устало выдохнула, ткнулась лбом мне в шею и, кажется, тихо плакала, и я молчал, носом уткнувшись в ее макушку.
Что я мог возразить? Только обнять еще крепче.
Переубеждать – бесполезно. Правильно. Конечно правильно. Неправильно то, что матери плевать на собственных детей. Всегда было.
Алька вдруг подняла голову и посмотрела на меня. Туман боли в ее взгляде развеялся.
– Не смей винить в случившемся Сашку, – четко проговорила она, – обещай мне!
Глядя в полные печали глаза я смог только кивнуть, но это мало убедило девушку.
– Обещаю, – сказал я, едва разлепив пересохшие губы.
Теперь уже кивнула Аля. И, прежде чем она успела ещё что-то сказать, я прижался к ее губам. Стараясь вложить в тот поцелуй все чувства, стараясь не дать ни ей, ни себе утонуть в пучине отчаяния.
– Андреева на процедуры, – крикнули со стороны отделения.
Алька вздрогнула. Я прижался лбом к ее лбу.
– Мне пора, – прошептала она, сильнее сжимая пальцами мой джемпер.
– Знаю… – ответил я крепче обнимая.
Так мы и стояли, закрывшись ото всех в коконе общей боли. Секунда и крик повторился снова…
Я слишком громко хлопнул дверью подъезда, чем спугнул дерущихся котов, а заодно и сам очнулся от мыслей.
Коты ворча и споря бросились вверх по лестнице и продолжили свои разборки где-то в районе четвертого этажа, мой же путь закончился на третьем.
Я брел по узкому коридору заставленному тем, что не помещалось в комнаты: мебель, стройматериалы, полки с одеждой и обувью; канистры и ведра с водой; детские и взрослые велосипеды, коляски и санки.
Не смотря на почти ночь, этаж гудел.
Кто-то курил на лестнице, кто-то копошился на кухне, одни заканчивали с готовкой, другие только собирались занять пост у плиты. Два соседа играли в шашки в холле, здесь же тусовались подростки, кто-то из них бренчал на гитаре. По коридору носились дети, в одной из комнат снова ругались, из другой слышался смех и гомон голосов. Общежитие, одним словом.
Правда уже давно получившее статус жилого дома, но оно, по сути, так общежитием и оставалось. Те же общие кухни, часто меняющиеся соседи, общие душевые и туалет на секцию. Общая жизнь.
Не мой случай, но брат с женой были счастливы, когда им, задарма, удалось выкупить здесь две комнаты, одна из которых с лоджией, и за полгода переоборудовать их во вполне приличную квартиру с собственной кухней, санузлом, и душевой кабиной.
– Арсений, – окликнули меня и схватили за руку. – Сеня, как Алечка?
Я остановился. Зажмурился и, прежде чем обернуться, медленно выдохнул. Какой же болью отзывалось в груди ее имя. Соседка, одна из местных старожил, с неподдельным волнением ждала ответа.
– Всё хорошо, тётя Люба, идёт на поправку. Скоро выпишут.
Глаза женщины просияли.
– Радость то какая! – воскликнула она, прижав руки к груди. – Ты от нее?
– Да, – коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности.
Женщина что-то восторженно говорила, но я не понимал ее слов. Они словно не желали усваиваться. Любовь Степановна покачала головой и почти неощутимо тряхнула меня за плечи.
– Даст Бог, все у вас наладиться, сынок, ты только не отступай. Алечка очень хорошая и детки ее любят. Вы прекрасная семья!
Глаза