ется едва слышным постукиванием пальцев невротика; приближаясь, становится громче, и, наконец, набрасывается десятками тёмных ладошек, колотящих по распятой на обруче коже. Барабаны будят. Барабаны намекают. Барабаны зовут. Мерность их перекатов спотыкается, как старенький дизель. Спотыкается, но не глохнет.
Сон некоторое время противится, сражается за каждую пядь подсознания, держит оборону в коридорах мозговых извилин, но силы неравны, и он исходит клочками, скрываясь в подполье, в ожидании следующей ночи.
Так происходит каждое утро на протяжении трёх месяцев, что я работаю на этой планете. Много лучше противного писка будильника, но, при полной свободе выбора, я бы предпочёл тишину отпускного утра.
Просыпаюсь и не могу вспомнить сон. Но готов поспорить на полевую аптечку, что мне снилась Равнина. Как и всегда.
Рука, привычно тянется к кофеварке. Подхватывая ритм барабанов, жернова крушат зёрна. Ворчит, нагреваясь, вода. Ворчу и я, не желая выползать из спальника. Лениво, вполизвилины, размышляю, чем бы заморочить желудок. Туземцы сейчас заняты ровно тем же. Грохочущая процессия прошла по деревне и отправилась на Равнину готовить завтрак.
Странно, но ни одно из местных племён не знает огня. На планете нет лесов. Ни строгих бореальных, ни пышных тропических, ни даже куцых тундровых. Природа не создала деревьев, не додумалась до этой жизненной формы. А потому туземцам неведом приручённый огонь. Солома или сухой навоз – паллиатив, но не топят и ими, а добывать из болота торф туземцы не догадались. Неоткуда было догадаться – огня стихийного здесь тоже не встретишь. Климат мягкий и ровный. Ни засухи, вызывающей степные пожары, ни гроз с молниями, ничего, что могло бы породить пламя. Вулканов, кстати говоря, тоже нет. Тектонические процессы на планете давно угасли.
Антропологи забили бы меня камнями, возьмись я расписывать реалии этого мира. Развитой культуры без огня не бывает, – устав от экзекуции, сказали бы они. – Человека разумного создал огонь, это аксиома. Люди могут обойтись без колеса, даже без металлов, но огонь обязательное условие. Основа основ.
Я и сам поначалу не верил. Расспрашивал, демонстрировал зажигалку, даже пук сена подпалил для наглядности. В ответ – равнодушие с лёгкой примесью любопытства. Не знают они огня. Здешний Дьявол – Прометей не озадачился спереть его у богов. Зато боги подарили людям Равнину. Туземцы отправляются туда с водой и крупами. Хлоп!… Возвращаются с котелками дымящейся каши.
Чудо? Я не верю в чудеса. Сверхъестественные мотивы отсутствуют в партитуре моего мировоззрения. Однако каша аппетитно дымится, а желудок иллюзией не проведёшь.
Но каша это проза. А кованое железо? А обожжённая глина? А плавленые металлы, что приносят туземцы с Равнины, отправляясь туда с мешками руды?
Сигнал кофеварки выдавливает меня из спальника, точно из тюбика. Минуту спустя, я проделываю то же самое с зубной пастой. Между делом отмечаю, что запасы подходят к концу. Почти нетронутый контейнер фрикаделек из каракатицы не в счёт – китайский деликатес в этот раз чего-то не пошёл. Третий месяц на исходе. Я никогда не работаю дольше в один сезон. Сам себе начальник, я не терплю сверхурочных работ. Эксплуатация, пусть и самого себя, всё равно чревата стачкой и саботажем. Три четверти года я привык отдыхать. И никакие премиальные не способны изменить традицию. Не для того мною прикуплен островок в Адриатике, чтобы прослыть у соседей необитаемым.
Неторопливо пью кофе.
Спешить некуда. Вещи упакованы с вечера. Канистра полна воды. Аппаратура на месте. Пистолет… Зачем он мне? Разве что стрелять по банкам с фрикадельками. Здешний мир не знает конфликтов. И пусть социоисторики добавят пару самосвалов к камням антропологов. Как же! Мир не может развиваться без войн. Кровавая резня, – это известно всем, – основа социального и технического прогресса.
Не буду спорить. Я не по этой части. Антропология, социология, биология и два десятка иных дисциплин для меня скорее попутный груз. Как и всякий полевой агент со свободной лицензией, я немного разбираюсь в том и в другом. Но в научные споры не лезу. Предпочитаю наблюдать со стороны. Свары учёных – зрелище, достойное Колизея, а в подобных заведениях лучше держаться трибун.
Так или иначе, туземцы лишены малейшей тяги к насилию. Не то, чтобы они как-то скрывали свою брутальность, нет, им она просто несвойственна. За три месяца я ощутил это в полной мере.
С первого дня я рвался на Равнину. Они не пускали. Но делали это мягко, без угроз, как отстраняют ребёнка от опасных игрушек, всякий раз обещая допустить к соблазну попозже, когда прирастёт годков. Кстати, детки здесь вполне обыкновенные. Колотят друг по другу, что по тем барабанам. Синяков и ссадин хватает. Но стоит малышам подрасти – на тебе, готовые пацифисты. И откуда что берётся?
Три месяца ожиданий. Три месяца я видел Равнину лишь издали и во сне. Оба зонда, отправленные на планету задолго до моей командировки, пропали. Снимки с орбиты получались мутными, а туземцы отговаривались не более чёткими мифами.
По сути,