Антуан Сенанк

Пепельный крест


Скачать книгу

разлуке с тобой, воскресшим.

      Я унесу тебя с собой, когда огонь поглотит меня.

      Я унесу тебя, как крест из пепла,

      Крест из ветра и небытия.

      Я унесу тебя во мрак, когда придет мой конец,

      Туда, где от меня, свободной от материи и времени,

      Останется лишь долгое объятие твоей благодати.

      И в самом сердце этого объятия

      Тайна твоей любви и моей вечной жизни —

      Долгое желание.

Матильда, монахиня из Руля, 1324

      © Éditions Grasset & Fasquelle, 2023

      © Е. Тарусина, перевод на русский язык, 2025

      © А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2025

      © ООО “Издательство Аст”, 2025

      Издательство CORPUS ®

      Глава 1

      Лауды

      Лангедок, монастырь в Верфёе. 11 февраля 1367

      – Брат Антонен, мы сейчас себе яйца отморозим.

      – Не пристало монаху произносить такие слова.

      – Для монаха главное не слова, а истина… А истина состоит в том, что мы себе яйца отморозим.

      – Холод в самом деле непомерный.

      – “Холод непомерный!..” Мы с тобой из разных конюшен, брат Антонен. Будь проклят этот английский холод!

      – Скорее уж францисканский холод!

      – Ох уж эти говнюки францисканцы!

      – Прекрати, Робер.

      – К счастью, Господь защищает их не лучше, чем нас, и достойно вознаграждает за проповедь бедности. Зима – проклятье, хоть и справедливое. Говорят, они дохнут целыми тучами, как саранча, с благословения славной матушки-природы, этой злобной карги…

      – Поторапливайся, мы опаздываем.

      – Если бы ты не торчал в нужнике битый час, мы бы не опаздывали.

      – Кишки подвели.

      – Да, еда и правда дрянь.

      – Ты же сам ее готовишь!

      – Из того, что мне выдают, чуда не сотворишь. Я не Иисус, Антонен, и не умею превращать навоз в розовую воду.

      – Слышишь? Нас зовут.

      – Вот срань, это ризничий!

      Сквозь туман до них доносился строгий голос. Они почти бегом припустили к клуатру. С ласточкиных гнезд, вмерзших в углы арок, свисали ледяные слезинки. Антонен и Робер обогнали старого монаха, ковылявшего в часовню на лауды – первую службу нового дня, где возносили хвалу утренней заре и воскрешению.

      Половина четвертого ночи. Солнце еще и не думало подниматься. Лауды были главной пыткой для монахов.

      – В этот час они, наверное, и приходят…

      – Кто?

      – Демоны, которые являются за человеком в день его смерти… Во время лауд.

      – Тише, он идет.

      К ним приближалась черная фигура. Робер замедлил шаг, давая другу немного обогнать его, и первый удар обрушился на Антонена. Как обычно, самый сильный. Второй, менее чувствительный, пришелся ему по спине. Ризничий снова занес палку, и они поспешно юркнули в часовню.

      – Вот спасибо, – прошипел Антонен.

      – Зато все почести достались тебе!

      – Почетный удар палкой?

      – Между прочим, Христос за тебя муки принял.

      – И за предателей тоже.

      – Аминь.

      Свечи дрожали, словно и им было холодно. Желтое пламя трепетало, его скудный свет зябко жался к горячему фитилю. Позади них, разделяя часовню надвое, высилась стена темноты.

      За ней скрывался приор.

      Под коленями монахов хрустела тонкая корочка льда. Тишину то и дело нарушал кашель, но пространство немедленно поглощало его звуки. Братья полчаса молились про себя под бдительным оком ризничего, который стоял над ними и высматривал задремавших.

      В темной глубине, где еле теплился огонек лампады, слышалось затрудненное дыхание, пугающее, словно жалобные вздохи из потустороннего мира. Тишина и холод наводили на мысли о смерти. По спинам монахов пробегал озноб одиночества.

      Громкий голос приора призвал вознести хвалы Господу:

      – Alleluia laudate dominum in sanctis eius laudate eum in firmamento virtutis eius[1].

      Антонен покосился на Робера, молившегося рядом. На странного брата Робера, который упорнее всех отлынивал от повседневных трудов, но проявлял усердие в молитве. Склонившись до земли, стиснув переплетенные пальцы, он бормотал слова псалма столь же истово и страстно, как только что поносил раннюю утреннюю службу и никчемных францисканцев и англичан.

      Его вера была такой же крепкой, как и его голова.

      Вера ему досталась не как подарок свыше. Он заработал ее ценой лишений и страданий. Отец не позволил ему выбирать себе путь. Просто притащил его, двенадцатилетнего, в обитель и оставил братьям, а на прощание сказал, словно припечатал: “Раз уж ты ни на что не годен, сгодишься Господу”.

      Приор перевернул