веранде, а также цвет дешевых романов, обнаруженных Коко Шанель на чердаке приюта.
Синий – это то, что сделало фирменный цвет Эльзы Скиапарелли, «шокирующий розовый», столь особенным: розовый с примесью синего, превращающий скромный румянец в электрическую волну. Добавив нотку синего, Скиапарелли превратила девичий розовый в цвет соблазнительницы.
И, конечно, синий – это парижское небо в июньский день.
Послушайте – я поведаю вам историю, в которой, подобно трем основным цветам, переплетутся три, главных элемента: политика, мода и, конечно, любовь.
1
Нью-Йорк, 1954
– Это вам. – Лиз, ассистентка галереи, протянула мне телеграмму.
Бледно-голубая бумага, жирные синие буквы. Я нервно повертела ее в руках. За время войны мы привыкли бояться телеграмм. Война закончилась, и тот, кому было суждено, уже вернулся домой, но остался страх прочитать: «С горьким сердцем сообщаем вам, что…»
– Не откроете? – спросила она.
– Да, да. – Я колебалась. Единственные люди, которых я любила и которые все еще оставались рядом, жили всего в нескольких кварталах отсюда, в центре. Если бы у них что-то случилось, вряд ли бы они послали телеграмму; они находились на расстоянии одного телефонного звонка. Открывай, приказала я сама себе.
Я села на ящик и стала разрывать бумагу поломанными ногтями, напоминая себе, что иногда телеграммы сулят и хорошие вести. Такое бывает.
Сообщение было кратким:
Приезжай в Париж. Нам нужно увидеться.
Скиап.
Эльза Скиапарелли. Конечно, Эльза из тех, кто отправляет телеграммы вместо того, чтобы позвонить за океан, и дело не в стоимости звонка, а в одной из ее многочисленных фобий и суеверий: она ненавидела телефоны.
Шум галереи на Мэдисон-авеню – удары молотков, жужжание рулеток, скрежет приставных лестниц, передвигаемых по полу, – внезапно стих. Нью-Йорк растворился в пространстве, и я снова оказалась в Париже.
Я закрыла глаза и представила аккордеониста на углу улицы Сент-Оноре, игравшего «Поговори со мной о любви», гортанный смех Скиап, когда она рассказывала очередные сплетни своей ассистентке Беттине. Обычно все они были о Коко Шанель, ее главной сопернице. Чарли, красавчик в смокинге, белокурая дива Аня, заставляющая всех в баре «Ритца» привстать со своих мест и повернуться. Вкус крепкого кофе, запах хлеба, цвета, сияние Эйфелевой башни, средневековые витражные розы в окнах церквей.
Сколько уже лет прошло? Мне было двадцать пять, когда я познакомилась со Скиап в Париже. Ей было сорок восемь – всего на девять лет больше, чем мне сейчас, и я считала ее старой, хотя она никогда таковой не была. «Женщины не стареют, если их одежда всегда остается новой, – сказала она мне однажды. – Взрослые женщины не должны одеваться по-детски, но они также не должны воспринимать возраст как что-то неизбежное. В моде это точно не так».
После войны наши со Скиап пути разошлись, нам не терпелось вернуться к жизни, к тому, что было поставлено на паузу, и обрести то, что было утрачено. Конечно, нельзя вернуться назад. Время – это стрела, которая смотрит только вперед. Я хорошо усвоила этот урок. Если слишком часто оглядываться в прошлое, превратишься в соль, как жена Лота. В соль, которая горит синим.
В любом случае зачем Скиап так «нужно» увидеться со мной? Почему бы просто не написать «хочу» или потребовать встречи, как она любила делать? Обычно Эльза добавляла в свои послания капельку драматизма, капельку собственной важности и эго, которые часто встречаются у крайне целеустремленных и успешных личностей. Она заслужила эту драму, так как была очень знаменитой, некоторые бы даже сказали – печально известной Эльзой Скиапарелли, дизайнером самой красивой, а иногда и самой странной женской одежды, которая когда-либо появлялась на свете.
– Плохие вести? – Ассистентка поставила на пол деревянную раму, которую несла.
– Нет. Не могу сказать точно… Это от одной старой подруги. Из Парижа.
Она картинно вздохнула. Сотрудница галереи мистера Розенберга была очень эмпатичным человеком. Такие люди могут обнять безо всякой причины, а стоит им заподозрить, что у вас что-то случилось, они возьмут вас за руку. Мне нравилось это качество и то, что ее руки, бледные и худые, напоминали об Ане.
– Париж. Я бы с удовольствием съездила однажды. Вы же там были, не так ли?
– Да. Была. – То еще было времечко. – Мы почти закончили. Может, на сегодня все?
Мне требовалось подумать о телеграмме и принять решение.
– Но мы должны оформить выставку к понедельнику.
Ассистентка выглядела более встревоженной, чем обычно: мы готовились к моей первой выставке в знаменитой галерее Розенберга, и к этому нельзя было относиться легкомысленно. Мне доводилось участвовать в нескольких групповых выставках и даже продать пару картин, но, если в этот раз все пройдет хорошо… это станет большим шагом.
Лиз взглянула на телеграмму, которую я все еще держала