порил вчера со Скотти Бартом насчёт Салли.
Питер Клосхарт – ударные, вокал, сплетни:
– Это не та ли Салли Дэвидсон, что бегает стометровку в лыжах на велотреке за двадцать секунд?
Смоули:
– Нет, не она.
Клосхарт:
– А, может, это Салли Фергюсон, которая утонула в летнем туалете на ранчо старого Пикфорда в День Благодарения?
Смоули:
– Нет, Питер, это не она. Это Салли Фэтслоу – толстуха из Уайлд Элиджи.
Клосхарт:
– Аааа! Такая рыжая, с веснушками? Знаю. Она пропала в прошлом году.
Смоули:
– Вот об этом мы и поспорили со Скотти Бартом.
Зюсмайер:
– Да когда же мы начнём играть, чёрт подери?!
Смоули:
– Мы уже давно играем, Лу! А ты, всё-таки, убери палец с чёрной клавиши. Я понимаю, что тебе нравится чистый до диез, но нельзя же ему звучать сто шестнадцать тактов подряд?
Зюсмайер:
– А приятный был всё-таки звук. Разрешите, я начну?
Клосхарт:
– Нет уж! Пусть лучше Джек продолжит! Давай, Джек!
Что там было, насчёт Салли Фэтслоу?
Смоули:
– О, кей! Я продолжу. В Уайлд Элиджи Салли знали все. Она росла сиротой. Ох, и любила она поесть!
Зюсмайер:
– Это любят все!
Смоули:
– Ещё она любила виски.
Клосхарт:
– Это любят все!
Смоули:
– А ещё она любила делать то, что делают все свиньи на земле.
Клосхарт:
– Что же это, Джек? Валяться в грязи?
Смоули:
– Заниматься любовью, сэр!
Зюсмайер:
– Это любят все!
Смоули:
– Да, но не так, как это любила Салли. Она начала отдаваться с двенадцати лет! И в тринадцать уже родила. Знаете дебила Фрэнка? Это первое её произведение.
Клосхарт:
– Первый блин – комом.
Смоули:
– Да! Но вернёмся к главной теме. На кого только не влезала эта Салли! Испробовала всё мужское население Уайлд Элиджи, исключая только телефонный столб напротив конторы шерифа. Но, если бы Салли могла лазить по столбам – она бы и на него залезла! Так она любила это дело!
Зюсмайер:
– А шериф?
Смоули:
– Шериф Бамбузл был первым – вот от кого родился Фрэнк.
Клосхарт:
– Вот увидите – когда дебил научится читать, шериф поможет ему устроиться в полицейскую академию.
Смоули:
– Фрэнк уже сейчас делает успехи. Вот он, опять идёт сюда. Не пускай его на сцену, Лу! И не давай микрофон – а то он в него слюней напускает. Иди отсюда, Фрэнк! Мы знаем, что ты хорошо изучил букву "О" и можешь нарисовать её тысячу раз на одном месте, не отрывая карандаша от бумаги.
Лу Зюсмайер:
– Ну и клешни у него, Джек! Не могу отобрать микрофон. Куда ты его пристроил, Фрэнк? Это же не твоя красная игрушка! И не тискай его так, а то сломаешь. Ну, ладно, если ты уже делаешь это, то повернись лицом к бармену, а мы, всё-таки, блюз-бэнд, а не картинка для мастурбации. Ну, что? Кончил, всё-таки? А теперь иди к стойке – там для тебя осталась бутылка вчерашнего яблочного уксуса. Джек! Он не хочет идти! Он хочет спеть.
Джек Смоули:
– Похоже, первый куплет у нас всегда будет заканчиваться одинаково. О,кей, Лу! Пусть скажет!
Фрэнк:
– Е-е!
Зюсмайер:
– Молодец, Фрэнк! А теперь иди – бармен разбавит тебе уксус, а ты, Питер, помолоти ещё немного, пока я вытру микрофон и придумаю припев. О,кей!
Кода!
Теперь – припев. Окна, милые окна! Старые окна! Падающие, милые окна, вас уносит ветер, а некоторые ложатся у моих ног, на землю. Куча старых окон – зачем она мне нужна? А я – им?
Продолжай свой рассказ о Салли, Джек!
Джек Смоули:
– Что ты там несёшь насчёт окон, Лу? Ведь сейчас не осень.
Питер Клосхарт:
– Не спорьте, джентльмены. Поэзия – не молотилка, которую включают раз в году. Лу прав – она все четыре сезона морочит нам голову. Но когда же, всё-таки, блюзы освободятся от лирики? Может, положим этому начало? А, Джек?
Джек