азначает завхозом старого дружка-подельника. Даёт в подмогу отвязную девицу как координатора-махинатора финансовых потоков. И ставит цель – обрубить клинике будущее и даже опустить главврача до нищеты. Однако, в коварном замысле не учтена любовь, ворвавшаяся в сердца главврача и гордой работницы. Оказалось, что по сумме жизненных впечатлений главврач годится хрупкой девушке разве что в ученики, и замысел негодяев – отличный повод без тормозов покуражиться над ними. И, самое главное, любовь, подобно таинственной мистерии, высшим светом раскрывает глаза одному, счастливой напарнице углубляет способность любить, избегая трагедий, а шайке негодяев во главе с хозяином готовит беспощадную расправу. Тем более, что у несломленной девушки, воскресшей в любви, к ним давний счёт.
«Египту угрожало нашествие чужеземцев, и, неспособный более отразить их, он готовился достойно погибнуть. Египетские ученные (по крайней мере, так утверждает мой таинственный информатор) собрались вместе, чтобы решить, каким образом сохранить знание, которое до сих пор ограничивалось кругом посвящённых людей. Как спасти его от гибели. Сначала хотели доверить это знание добродетели, выбрать среди посвящённых особо добродетельных людей, которые передавали бы его из поколения в поколение. Но один жрец заметил, что добродетель – самая хрупкая вещь на свете; что её труднее всего найти; и чтобы сохранить непрерывность преемства при всех обстоятельствах, предложил доверить знание пороку. Ибо последний, сказал он, никогда не исчезнет, и можно быть уверенным, что порок будет сохранять знание долго и в неизменном виде…»
Глава 1. Бригада
Лариса спешила, украдкой бросая короткие взгляды на отдаленные силуэты прохожих, на враз опустевшую улицу. Замедляла, ускоряла шаги, если вдруг усматривала знакомые черты. Совсем некстати столкнуться лоб в лоб с одним противным типом, именуемым начальником. Прошмыгнуть бы мышкой в помпезную дверь с грозным охранником, юркнуть в маленькую каморку, где находилась гардеробная уборщиков служебно-бытовых помещений. Сама же каморка располагалась в лучшей стоматологической клинике города.
Лариса, разумеется, числилась уборщиком, что её чрезвычайно забавляло, словно судьба прикалывалась в очередной раз… Всего их трое. Симпатичные женщины, только что отметившие тридцатилетие или накануне этого.
Тридцать лет! Магический рубеж. Уже так много позади: уже познана и влюбленность, и любовь, и разлука, и материнство. Испита горечь и сладость измен, мимолетных увлечений. И всё под соусом молодой горячности, свежести и веры в свою исключительность. Что еще такого-растакого впереди? Лариса могла предугадать чужую судьбу, но своей не знала. Так гадалка и ведунья, разбирая по косточкам чужую вневременную жизнь, к своей относится с предощущением запрета на разглашение таинственных вех формирования себя из материи, в обозначении которой сбиваются слова. А неверное слово сбивает линию судьбы.
Кажущаяся нелогичность поступков Ларисы взята за правило. Вот сейчас она по каким-то непонятным соображениям опаздывает на работу, потеряв которую, останется без денег. Нищенская доля и голодная смерть вряд ли грозит: на худой конец оставалась мама, друзья-знакомые. Лариса вообще слыла компанейской девчонкой. Даже суровый охранник в ответ на приветственный взмах ее руки расплывался в улыбке. Вторым движением Ларисы часто следовал вопросительный жест: свободен ли путь, нет ли холле завхоза, ее непосредственного начальника? Охранник легким кивком разрешал сомнения девушки.
Сегодня Лариса, действительно, опаздывала: обычный приход на 15—20 минут позже положенного сходил с рук, выловить и уличить ее затруднительно. Но чуть более этого времени – она пробиралась по клинике, как по раскаленным углям. Вот она проскочила охранника, холл, повернула в вестибюль и – ё-моё! – услышала вдогонку хриплый бас именно того, из-за которого шла крадучись, летела с проворством ящерицы.
Завхоз – пятидесятипятилетний дядька с внушительным животом, отвисшими щеками багрового оттенка, маленькими заплывшими глазками. Ладони у него белые и маленькие, как и сами в целом ручки, отрафинированные длительным, если не потомственным бездельем. Так же и в ботинках угадывались ступни ног, удивляющие малостью, несоразмерной с куполообразным животом, отяжелевшими щеками, покатым лысым черепом. Эти ножки, казалось, созданы преодолевать путь из кабинета в автомобиль, из автомобиля – в кресло перед телевизором. Зато голос завхоза гремел и властвовал. Сам завхоз для пущей важности, увесистости еще больше раздувался и ширился в животе и лице. И голос его подобно рабочему инструменту простого труженика становился инструментом власти.
Мощный голос творил словесные опусы, рвал, метал, пиявкой влезал в душу подчиненного. Голос, как боец на ринге, примеривался и так и сяк, меняя тональность, напор, силу, мастерски используя продвинутый сленг, элементы высокой поэтики, – и подчинял ошарашенного слушателя.
Лариса, ускоряясь с каждым шагом, наконец добралась до заветной двери гардеробной и словно просочилась сквозь узкую щель. Басистый голос завхоза мчался вслед. Завхоз настежь распахнул