человейники», из-за света окон напоминающие многоглазых монстров, жадно глядящих на жертву из пустоты мироздания; ямы с грязью, которые здесь считаются дорогой (ну, собственно, кладут то грязь в эти ямы «дорожные службы», представляющие собой мужичков в засаленных рабочих одеждах, по вечерам занимающихся таким непотребством за нищенскую зарплату, дающую возможность влачить хоть какое-то существование); серое небо, будто состоящее из дымовых выделений дешёвых сигарет без фильтра, раскуриваемых там и тут – всё это не способствовало радужному восприятию окружающей действительности. Повсюду сновали мужчины с обезображенными лицами, в глазах которых давно не отражалось никакой души, никакой истории, будто всего этого у них и не было (а может, так оно и есть), держащие бутылки в руках, девушки в откровенных нарядах (что очень наглядно показывает нравственное состояние тамошнего общества), в переулках лежали пары, не осознающие, где они находятся, ведь в их внутреннюю сторону локтя были воткнуты шприцы с каким-то омерзительным мутным раствором, ими же и изготовленным по технологиям из чертежей, которые когда-то должны были использоваться для благих целей, но, как обычно, «ветер перемен», ожидаемый благоуханным, оказался гнилостным и едким.
Мужчина, смотрящий на это безобразие со страдальческим выражением лица, поскорее обошёл местность по периметру, после чего увидел гигантскую стену с воротами, на которых грозно висел огромный замок. За стеной в отдалении виднелись тёплые огни большого и прекрасного мира, в котором некогда жили все граждане города N. Однако уже очень давно (насколько именно проверить возможностей нет, так как эта дата навсегда стёрта из письменных свидетельств, дабы узаконить существующий порядок как вечный и незыблемый) сильнейшие из них, очень хитро взявшие под своё крыло все ценности народа (а дело было несложное – достаточно внушить людям, что они доступны каждому, только этот доступ нужно заслужить), выслали собратьев на окраины, отгородив препятствием, преодолеть которое без разрешения не могло ни одно живое существо, ведь наверху преграда была обита колючей проволокой, а наёмники, стоящие на блокпостах, могли влепить любому пулю в лоб за ослушание. «Властители» пропускали за стену лишь слуг, а зачастую в окраины, называемые «Старым городом», отправлялись карательные отряды, выискивающие и убивающие без суда и следствия представителей творческих профессий, а также уничтожающие произведения культуры (сожжения ими книг на улицах вошло в порядок вещей). У самой стены возвышалось величественное здание, на котором красовалась вывеска «Биржа труда». С виду оно представляло собой будто бы огромную избу, треугольную крышу которой венчала статуя козодоя со страшно распахнутыми глазами; в основании этого дворца ужаса стояли колонны, гротескно напоминающие о былом величии того места, на котором находился теперь «Старый город». Количество колонн было равно количеству принципов местного мироустройства, выбитых над гигантской металлической дверью: «Порядок», «Сила», «Самостоятельность», «Блаженство».
Молодой человек, будто бы снявший с лица маску боли, вошёл в помещение. Ничего интересного внутри него не было, такое же убожество, как и снаружи. Толпа стояла очередью к стенду, который венчала табличка «Приём на работу». Юноша, заняв своё место в тягучем потоке, стал прислушиваться к разговорам вокруг себя. Речь здешних людей была невероятно надменной, резкой и крикливой:
«Почему я должен стоять в этой очереди, – сказал один горожанин своему товарищу – я, рабочий с 10-летним стажем не должен даже пересекаться с этими новичками!»
А вот такой диалог прозвучал между, по всей видимости, матерью и дочкой:
– Не вздумай поступиться своими правами ни на толику! Ты достойна намного большего, чем все здесь вместе взятые!
– Да, мама, я всё понимаю. У меня большие амбиции – пробиться в «Новый город», влиться в кампанию богатых и уважаемых людей, найти достойную партию. Иначе все мечты пойдут прахом!
Подобного трёпа здесь было немало. Стены буквально пропитаны были руганью и звериной ненавистью.
Наконец, мужчина подошёл к стойке. Администратор поглядел на него с презрением, ведь одет будущий работник был небогато: хитон кремового цвета, почти волочащийся по земле, скрывал под собой длинную белую рубаху с прямым воротом, подпоясанную какой-то тряпкой; ноги человека были покрыты сандалиями без какой-либо подложки, а длинные, слегка кудрявые волосы каштанового цвета были завязаны в пучок. Распорядитель побагровел, будто бы хотел нагрубить гостю, но, смягчившись, натянул саркастическую улыбку и начал диалог, который должен был пройти по привычным в данном заведении лекалам:
– Что Вам угодно, господин?
– Здравствуй, добрый человек. Прошу устроить меня на работу.
Его лицо при этом выражало благоговение: глаза юноши, голубые и ясные как небо, которое здесь давно никто не видел, улыбались, сверкая блеском счастья, будто бы он хотел обрадовать своего собеседника, «вылечить» его от влияния окружающей действительности.
– На какую должность желаете Вас назначить?
– Мне подойдёт любой труд, где я смогу помочь окружающим. Пускай будет плотник. Мне совершенно неважно, в каких условиях