другой проигнорировать ту кислую мину на их глупых физиономиях, с помощью которой они якобы абсолютно недвусмысленно давали ему понять, что выбранные им местоимения больше никак не соотносятся с их актуальным внутренним «я».
Ага, видите? Уже готовы начать скандалить? Что ж, автор великодушно согласился подсластить вам эту горькую пилюлю. Бескомпромиссный апологет всех мыслимых форм дискриминации, «которые совершенно необходимы для устройства многоступенчатого стеклянного потолка, мешающего идиотам просочиться в курилку», на этот раз он решил изменить себе и оскорбил заодно всех животных, «что сообща источают больше зловония, чем одна Эллен Дедженерис».
Отдадим ему должное – он не только не спрятался за спинами у оппонентов оскорбляемых, как до него поступали все и всегда, но поступил ровно наоборот: всыпал перцу этой неженке Земле – «кому слипшейся космической грязи, который, как совсем недавно выяснилось, люто ненавидит любые углеродосодержащие формы жизни».
А чтобы «зловредной толстухе» не было одиноко, он включил в список оскорбляемых луну, солнце и «прочий беспорядочно раскиданный по небу флюоресцентный мусор», точно также, общим списком и оскорбив их – ибо слишком уж велика была вероятность, что увлекшись гигантоманией он мог упустить из виду «всех этих тошнотных слизистых дерьмолиз… в смысле, микрофлору», напрочь забыв о роли, которую приписывают ей те, в кого вся эта скользкая мелюзга в итоге и выродилась – «краснозадые павианообразные эволюционисты».
Зато после того, как автор посвятил «наглой шушере» целый абзац, ему осталось лишь выкрутить колесико до упора и размазать по предметному стеклу атомы и нейтрино, «мнительных проныр, чья роль в публичном дискурсе была столь незаслуженно раздута после одного единственного, в меру меткого бомбометания, на которое всем давным-давно начхать».
Что ж, скажем сразу – со всеми своими задачами автор справился превосходно! Настолько, что оскорбились сразу все и за всех: мужчины оскорбились за детей, дети – за женщин, женщины – за веганов, веганы – за животных. И все они, включая чуть было не забытые им растения, «которым сидеть бы, да помалкивать в тряпочку на своих навозных грядках»; включая даже Эллен Дедженерис, «которой навряд ли за всю ее тупую жизнь говорили что-либо более лестное» – все они почему-то вдруг решили оскорбиться за его нападки на транс-людей.
Несмотря на то, что нападки эти не помешали оценить сей труд совсем уже за иные (без кавычек) достоинства (без кавычек) тем немногим, кто за деревьями все же разглядели маковую, так сказать, делянку, участь книги была незавидна. После вступления в силу сорока девяти судебных запретов (по числу штатов США минус Техас, жители которого книг не читают, зато имеют на все свою собственную точку зрения), она исчезла с полок и стала библиографической редкостью; автор же был вынужден скрываться из-за многочисленных угроз со стороны оскорбленных им меньшинств (с кавычками).
Старожилы Чукотки по сей день вспоминают загадочного иностранца, который время от времени врывался в хижины промысловиков тюленины, требовал настоянного на ягеле спирту, песцового жиру и немедленной встречи с «Aliná Kabaeffá». Ни разу так и не получив желаемого, он исчезал в суровой полярной ночи за считанные минуты до приезда соответствующих служб.
Его долго не могли изловить; а когда капкан захлопнулся (медвежьи капканы не раз доказывали свою замечательную эффективность даже против самого опасного хищника на земле – амурского тигра), выяснилось, что на русский Север он попал прямиком с американского юга и что он стал первым, кто сумел вплавь преодолеть расстояние между Аляской и Островами Гвоздева, подгоняемый кашалотами-людоедами и страстным желанием отомстить своим жестоким преследователям.
“ …Kakim escho koshalotam, you f… assholes?! Kvirpersonam, stupid, kvirpersonam!!!” – орал он, поражая своим необузданным темпераментом приютивших его невозмутимых оленеводов.
Под их же руководством, движимый все тем же чувством мести, автор попытался освоить трудный русский язык. Удалось ли ему в этом преуспеть? Вот об этом мы с вами и узнаем, прочитав его собственный перевод своего романа с английского. Итак, встречайте – «Это».
– Пэнни! Пэ-э-энни! Эй, Пэнни, где ты? Скорее ко мне, малышка! Пэнни!!! – услышим мы однажды наш же собственный отчаянный крик, так?
Ведь с этого все и начнется? А может, не с этого? А может, с чего-нибудь другого, чего-нибудь, что давно уже началось, или начинается прямо сейчас, причем начинается чем-то таким, о чем мы вообще ни сном, ни духом? А почему бы просто не взять, и честно не признаться: с чего бы эта заварушка ни началась, нам с вами о ней неизвестно больше ничего определенного?
Да и с какой вообще стати мы лезем к вам с этими нашими «мы» и «нам с вами», если никто из вас, милые мои, даже в самых общих чертах не представляет, о какой заварушке идет речь, а единственное имя на обложке этой книги, да к тому же еще и содержащее до нелепости очевидную аллюзию на брутального средневекового пиромана, намекает на то, что проблем с идентичностью и множественностью у ее автора вроде как и быть-то не должно?
И почему мы упорно продолжаем талдычить это «мы», сделав это еще раз буквально секунду спустя после того,