р Скура. Зона Перехода.
Корабль Рагин-АРР47, маневрируя, аккуратно скользил по Зоне Перехода, маскируясь. Патрули Конфедерации, бандиты, просто любители взять на абордаж.
В Зоне Перехода не существовало естественной смерти. Здесь умирали от ошибок, просчетов, завышенных амбиций и чужой жадности. Вопрос был только в том, в какой момент ты перестанешь принадлежать себе. И тебе в этом помогут. Многие.
– Ты уверен, что нам стоит туда соваться? – Грубиян не отрывал взгляда от панорамного дисплея. В его голосе сквозил скепсис, граничивший с раздражением. – В прошлый раз ты тоже говорил, что это был «тот самый момент». Вспомни, чем это закончилось. Мы потеряли Тапира.
– В прошлый раз была ошибка, и Тапир сам полез на рожон, не надо было ему зарубаться с ультроидом, – отозвался Усатый, поправляя нейрообруч на виске. – Сейчас у нас есть карта. А не только чуйка Тапира.
– Карта, – хмыкнул Грубиян. – И где ты её взял? Небось на рынке свиклаусянин впарил?
Усатый улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла. Холод космоса. Грубиян всегда скептик. Не верь никому и ничему.
– Она была в зашифрованном блоке архива Федерации. Те, кто её составляли, уже мертвы. Мертвые не продают. У мертвых берут.
– А кто её вытащил из блока? И почему они мертвы? Та же причина, что у всех? Умерли от глупости? Или их подставили? А ты что скажешь, Молчание? Ты же особенный.
Грубиян повернулся к третьему члену экипажа. Молчаливый сидел в углу, пристально глядя на снимок станции, подсвеченный призрачным сиянием голограммы. Его лицо оставалось непроницаемым, но что-то в его взгляде выдавало знакомое ощущение – он словно видел это место.
– Он далеко, – саркастично бросил Усатый.
– Мы не первые, – спокойно ответил Молчаливый, пропустив мимо ушей реплики.
– Конечно, не первые, – фыркнул Грубиян. – Здесь до нас были десятки, если не сотни. Вон, протерли Зону до дыр. Сплошь пустота.
– Не о том.
– О чём тогда?
– О тех, кто не ушёл.
– Что ты хочешь сказать? – Усатый прищурился.
Молчаливый показал Усатому на нейроэкран.
За бортом, на расстоянии семи рагнов в безмолвии космоса, висела станция. Исковерканная, чужая геометрия корпусов, выжженные непонятным огнем секции, изломанные пролёты доков – словно кто-то пытался в ярости разобрать её на куски, но передумал. Или устал.
Молчаливый нахмурился и провёл пальцем по голограмме, выделяя тонкие линии, еле различимые среди хаоса обломков.
– Это не руины, – сказал он. – Это следы.
– Чьи?
– Тех, кто пришёл раньше. И тех, кто не ушёл. Кого превратили в ничто. И нигде.
Наступила тишина.
– Ты говорил, что твой дед… – начал Усатый.
– Он работал с экспедицией. Свиклаус заманил деда. Дед поверил. – перебил его Молчаливый. – Они нашли кое-что. Или оно нашло их.
– И?
– Они исчезли. Дед успел отправить нейровиз. Я его знаю. Я его изучил. Я все понимаю.
– Когда я был ребёнком, дед говорил: «Самые страшные двери открываются изнутри». Тогда я не понял. Сейчас – не забыл.
Усатый поднял брови.
– Что-то ты сегодня особенный. Слова потоком. Загадки потоком. Ты в порядке?
– Да. Они исчезли. Но остались. Дед – остался.
– Кто-то должен был рассказать обо всё этом.
– Да. Дед. Я.
Грубиян выругался.
– Чудесно. Ты привёл нас в место, откуда никто не возвращается. Попали, так попали. Мы хоть выживем, что тебе говорит твоя внутренняя руна?
Молчаливый не ответил. Он смотрел в пустоту, за пределы голограммы, дальше, туда, где станция висела в безмолвии, всё ещё ожидая.
– Вы не понимаете, – сказал он наконец. – Это не просто место.
– И что же это?
Молчаливый медленно поднял взгляд.
– Это дверь. И нам надо туда заходить. Иначе нас не будет. Они уже держат нас.
– Ты хочешь сказать, что мы не можем уйти? – Усатый шагнул к панели, но дисплей лишь вспыхнул пустым светом.
– Мы уже в ней, – тихо сказал Молчаливый. – Внутри структуры. Мы пересекли её… не зная.
– Двум смертям не бывать. Пора врагов убивать, – свирепо хмыкнул Грубиян. – веди нас, Гинфара.
И в этот момент они пересекли точку невозврата.
Тайна станции
Корабль друзей заскользил по орбите станции, словно акула, вынюхивающая запах крови.
– Ты это видишь? – пробормотал Усатый, увеличивая изображение на нейрографическом экране.
Станция дышала.
Её поверхности, покрытые изломанными секциями металла, мерцали едва заметными всполохами света. Они не походили на стандартную систему