>
Как и все великие перевороты, Реформация не произошла внезапно или случайно. Новые идеи вырабатывались долго, веками. Медленно и постепенно нарастало недовольство существующим строем, медленно, почти нечувствительно, освобождалась человеческая мысль от опутавших ее оков средневековой схоластики и церковного авторитета. Правда, то здесь, то там еще задолго до Реформации появлялись отдельные выдающиеся личности, раньше других сбросившие с себя это иго и громко заявлявшие о необходимости реформ в церкви. Попытки их оказывались преждевременными, и смелые новаторы платились за то, что брались лечить болезнь, не выждав кризиса. Но идеи Арнольда Брешианского, Виклифа, Гуса и Иеронима Пражского не исчезли бесследно. Семена, посеянные ими, прекрасно взошли и, когда наступило время, принесли обильные плоды.
С одной стороны, – крайнее вырождение римской церкви, нравственный упадок и невежество духовенства, сопровождавшиеся полнейшей утратой его прежнего авторитета у народа, с другой, – громадные успехи и распространение знания благодаря возрождению наук и искусств, благодаря изобретению книгопечатания и целому ряду замечательных открытий в области географии и астрономии, – вот те причины, которые во взаимодействии сделали вполне сознательным лишь смутно ощущавшееся дотоле недовольство всем средневековым строем. В науке, в обществе повеяло новым духом – духом свободного исследования, – и от этого мощного дуновения старые бессильные кумиры должны были упасть со своих пьедесталов так же неизбежно, как неизбежно падение с дерева созревшего плода.
Великое реформационное движение XVI века не ограничивалось, таким образом, переворотом в одной лишь области церковной догматики. Оно носит преобладающий церковный характер лишь потому, что в средние века церковь обнимала все проявления человеческой жизни – и политические, и социальные, и научные интересы, – и всякое брожение, в какой бы то ни было из этих сфер, естественно, должно было отразиться на церковных вопросах, точно так же, как и всякая крупная реформа в церкви неизбежно должна была повлиять и на строй общественной жизни. Вот почему имена тех людей, которым принадлежит руководящая роль в этой великой религиозной революции, должны быть записаны на страницах не одной только истории церкви. Реформаторы XVI века, по справедливости, заслуживают одно из первых мест в пантеоне деятелей с всемирно-историческим значением.
Лютер, Цвингли и Кальвин – вот те имена, вокруг которых группируются все события этого периода. Подобно всем великим историческим личностям, они служат самыми яркими и энергическими выразителями стремлений, потребностей и особенностей тех трех народов, из среды которых они вышли, и познакомиться с их биографией значит в то же время развернуть книгу истории на одной из ее интереснейших страниц.
Однако популярность этих трех деятелей далеко не одинакова. Всякому рисуется более или менее ясно героическая фигура безвестного дотоле монаха, когда он на Вормском сейме, один, перед лицом императора и первых лиц империи, осмелился бросить перчатку могущественнейшему авторитету папского престола. Существует в среде читающей публики более или менее ясное представление и о мрачном борце Евангелия, из своего убежища в Женеве руководившего ходом широко разраставшейся религиозной революции. Имена Лютера и Кальвина перешли и на их последователей: от них получили свое название два основных течения в протестантизме – лютеранское и реформаторское, называемое также кальвинистским.
Цвингли же, можно сказать, не посчастливилось. Величайший реформатор Швейцарии, более всех других реформаторов выразивший в своей деятельности тесную связь церковных вопросов с важнейшими сторонами общественной и политической жизни, он не только не пользуется популярностью Лютера и Кальвина в среде читающей публики, но в течение многих веков оставался непонятым даже в специальной церковно-исторической литературе. Его привыкли рассматривать только как религиозного реформатора, совершенно игнорируя другую, общественно-политическую сторону его деятельности – и с этой узко теологической точки зрения относили к числу второстепенных реформаторов, бледнеющих перед ярким блеском двух величайших светил протестантизма.
Только в сравнительно недавнее время эта многовековая несправедливость исторической науки по отношению к Цвингли уступила место беспристрастной и вполне научной оценке его. Труды таких ученых, как Ранке, Баур, Блунчи, Гундесгаген и другие, выставили личность и значение Цвингли в надлежащем свете, ярко обрисовали оригинальный характер его реформаторской деятельности. Хотя ранняя смерть и не дала ему возможности расширить пределы своего влияния так же далеко, как Лютеру, или придать своему учению ту стройную законченность, какую оно получило в системе Кальвина, он все же, несомненно, должен считаться настоящим основателем реформатской церкви и, как по характеру и целям своей деятельности, так и по достигнутым результатам, заслуживает занять место рядом с обоими более счастливыми своими соратниками.
Познакомить читающую публику с этим новым установившимся в науке взглядом на Цвингли, представить на фоне эпохи, по возможности, рельефный образ этого третьего реформатора, известного большею частью только по имени – вот задача предлагаемого