!..
Дозорный, прогуливавшийся невдалеке от тонких ценителей прекрасного, споткнулся на ровном месте. Потому что, на его непритязательный взгляд, государев литейный и кузнечный двор, отстроенный всего с год назад на левом берегу реки, иначе как нагромождением уродливых строений и назвать-то нельзя было!.. Вечная суета мастеровых людишек, натуральные горы железной руды и древесного угля под навесами, вереницы телег, что эти горы пополняли под присмотром злых, словно цепные псы, стражников, и над всем этим резкий запах большой кузни, от которого временами першило в горле и саднило в груди…
– А ну-ка от края отойди!
Правда, чего греха таить, были во всех этих переменах для горожан и хорошие стороны. Уклад[1], что выпускали царские плавильни, особым качеством не отличался и для выделки клинков не подходил, зато его было очень много, и для кузнецов и ремесленников «туляк» был прямо-таки неприлично (и непривычно) дешев. Еще одним приятным обстоятельством было серьезное увеличение численности городских стрельцов и порубежной стражи – степные людоловы вот уже второй год предпочитали искать добычу подалее от тульских мест. Такая легота дорогого стоила! Опять же и плавильни эти вонючие поставили так, чтобы дымили они исключительно в сторону от города, а не на него. Уж как только и исхитрились?..
– Насмотрелся? Пойдем теперь поснедаем, а потом я тебе завод изнутри покажу.
Проводив мужчину в кафтане царского розмысла[2] и поспешающего вслед за ним недоросля долгим взглядом, дозорный сплюнул и пробормотал:
– Ну-ну. Покажет он…
Надо сказать, что сомнения его были вполне обоснованны, и двух всадников на их коротком пути до завода остановили и проверили аж три раза. Да и в ворота, устроенные в высоком деревянном частоколе, пропускать совсем не торопились…
– Куда! Назад.
Увидев, как грозно шевельнулись острия бердышей, братья тут же остановились, после чего старший удивленно поинтересовался:
– Вы чего это? Никак меня не признали?..
– Тебя-то признали, Нафан Кондратьич. А вон его – нет.
Звучно и укоризненно шлепнув себя по лбу, личный ученик самого государя-наследника запустил руку в странную плоскую сумку на боку, называемую довольно чудно планшеткой.
– Вот.
– Так, что тут… За успехи в учебе наградить Захарку, сына Кондратия, поездкой на Тульский железоделательный завод за казенный счет. Писано собственноручно в феврале года семь тысяч семьдесят четвертого от Сотворения мира[3]. Две седмицы назад, стало быть? Гм!
Освидетельствовав дорогую бумагу с тиснеными яркой киноварью орлами и полюбовавшись на красивую и в то же время невероятно затейливо-сложную тугру[4] – подпись государя-наследника Димитрия Ивановича, старшой воротной стражи с неподдельным почтением вернул поистине драгоценный документ.
– Другое дело.
Подождав, пока служивые уважат их раскрытыми створками ворот (для менее дорогих гостей была узкая калитка), братья направились к самому большому из каменных строений – тому самому, из которого вырастала высоченная громадина трубы.
– А ну постой, торопыга.
Придержав младшего брата на входе в литейный цех, опытный розмысл взял из расположенного тут же короба два небольших тряпичных сверточка.
– Помнишь про пыль вредную? Ну так надевай маску, да завязки потуже затягивай – не то с непривычки на кашель изойдешь. Да не той стороной надел-то! Вот теперь все правильно. Слушай сюда – от меня ни на шаг, под ногами у мастеровых не путаться, ни до чего без спросу не касаться.
Подождав, пока Захар послушно кивнет, родич рывком отворил дверь в раскаленное пекло:
– Вот теперь пошли.
Спустя полчаса дверь в литейный цех опять пришла в движение, выпустив на свежий воздух двух посетителей. Старший, если не обращать внимания на разводы пота на его лице, выглядел вполне достойно, а вот младший, с блестящим от соленой влаги личиком, дышал словно загнанная лошадь и хлопал ошалелыми глазами.
– Рассупонь одежку-то…
– А?!
– Эк тебя придавило!..
Расстегнув первые три хлястика на шубейке Захарки, брательник заодно избавил его от мокрой насквозь защитной маски, кинув ее вместе со своей в широкий короб – постирают, высушат, и они еще с дюжину раз к людской пользе послужат.
– Вот это да! Нафан, а как они там весь день? Это же… ужас прямо до чего жарко!
– Люди и не к такому привыкают, брате. Тем более это ты с непривычки сомлел, так-то оно все вполне терпимо. Вон видишь – стенные продухи?
Задрав голову вверх, недоросль оглядел странное окно – широкое, высокое, вот только вместо слюды в нем были установлены ровно оструганные доски, уже успевшие порядком почернеть. Причем установлены они были донельзя странно: