лась на покой, ночные обитатели леса еще не начали подавать голоса. Под небом, усыпанным миллиардами звезд, раскинулось замерзшее озеро. Горы, поросшие черным и угрюмым еловым лесом, окружали озеро исполинским амфитеатром. Вдоль берегов глухой стеной стояли согнувшиеся под тяжестью снега и льда лиственницы, погруженные в непроницаемый мрак.
Огромная белая сова выпорхнула из темноты, пронеслась словно тень и вновь исчезла. Ее хриплое уханье будто возвещало о приближении таинственного часа, когда пробуждаются ночные существа. Снег, который валил весь день, теперь перестал. Ни малейшего дуновения ветерка не ощущалось в воздухе, ничто не тревожило белые шапки на ветвях деревьев. Только мороз усиливался. При таком лютом холоде человек, простоявший в лесу час неподвижно, может замерзнуть насмерть.
Внезапно тишину разорвал странный, жутковатый звук – гулкий, нечеловеческий, то ли вздох, то ли стон, от которого кровь начинает быстрее бежать в жилах, а пальцы крепче стискивают приклад ружья. Он исходил из рощи лиственниц. Затем стало еще тише, чем прежде. Лишь белая сова огромным снежным комом снова бесшумно скользнула в небе над озером.
Спустя несколько мгновений пугающий вздох прозвучал еще раз, но слабее. Человек, хорошо знакомый с Великой Белой Пустыней, сейчас вглядывался бы в темноту, напрягая слух и затаив дыхание; он безошибочно признал бы в странном звуке стон боли и агонии, изданный загнанным, умирающим животным.
Вскоре из заснеженной рощи медленно и осторожно показался огромный лось. Его ноздри раздувались, глаза лихорадочно блестели в лунном свете. Наклонив великолепную голову, словно под тяжестью массивных рогов, он остановился, пристально вглядываясь в стену лиственниц на дальнем берегу озера. Затем он побрел по глубокому снегу, покрывавшему лед, оставляя за собой кровавый след. В полумиле от озера чернела опушка елового леса; туда и стремился смертельно раненный лось, видимо надеясь обрести убежище.
Однако, едва отойдя от рощи, лось вдруг остановился, поднял морду к небу и насторожил длинные уши. У лосей необычайно тонкий слух; они могут за милю услышать, как плещется форель в ручье. Но сейчас вокруг царило бесконечное мертвое молчание, нарушаемое только заунывным уханьем белой совы где-то на другой стороне озера. Огромное животное стояло неподвижно, прислушиваясь. Лужица крови расплывалась на снегу под его передними ногами. Что за тайные звуки не давали ему покоя? Чуял ли он опасность? Самое внимательное человечье ухо не уловило бы ничего. Однако заостренные лосиные уши под широкими сохами рогов определенно что-то слышали. Лось поднял морду еще выше, повернул ее к востоку, фыркнул, повернулся к западу, снова зафыркал… То, что его тревожило, находилось на севере.
Откуда-то из глубин елового леса донесся новый звук – едва слышный, почти неуловимый для человека вой. Он повторялся и повторялся, понемногу приближаясь, становясь все определеннее: охотничий клич волчьей стаи!
Петля палача для убийцы, взведенное ружье для приговоренного к казни шпиона – вот что значит этот волчий вой для загнанного, раненого животного. Старый лось опустил голову с широкими рогами и мелкими шажками побежал на восток. Он мог бы укрыться среди лиственниц – бежать через открытое пространство было опасно, – но густой ельник казался ему более надежным убежищем.
Вдруг раненый лось снова застыл на месте, да так резко, что подогнулись передние ноги. Он споткнулся и рухнул в снег. С той же стороны, откуда доносился вой охотящейся стаи, донесся раскатистый звук ружейного выстрела. До стрелка было не меньше мили, а то и двух, но это не уменьшало страх короля Севера. Сегодня он уже слышал этот звук, и за ним последовала непонятная, необъяснимая резкая боль, а затем и слабость. Лось из последних сил вскочил, фыркнул, бросился к роще лиственниц и вскоре скрылся среди заснеженных деревьев.
Отзвучало эхо выстрела, и вновь стало тихо. Но не прошло и десяти минут, как опять раздался долгий одинокий вой. Завывание оборвалось резким взвизгом волка, идущего по следу, и тут же завыла вся стая. В тот же миг из-за деревьев показался лыжник. Пройдя десяток шагов по открытому месту, он остановился и обернулся к черной стене елей.
– Ты идешь, Ваби?
– Да, – отозвался голос из леса. – Поспеши! Не останавливайся!
Человек на лыжах снова повернулся к озеру и продолжил бег. Это был юноша, с виду не старше восемнадцати лет. Правой рукой он опирался на длинную палку. Левая, казавшаяся серьезно раненной, была перевязана импровизированной повязкой из толстого шарфа лесоруба. Лицо юноши покрывали кровоточащие царапины, и весь его вид говорил о смертельной усталости. Несколько мгновений он еще старался бежать, но вскоре остановился и дальше двигался пошатываясь. Через несколько шагов дыхание его пресеклось, палка выскользнула из немеющих пальцев. Юноша так ослаб, что даже не попытался подобрать ее. Несколько неуверенных шагов, затем колени его подогнулись, и он рухнул в снег.
В это время из лесу появился еще один лыжник, молодой индеец. Он тяжело дышал, но скорее от волнения, чем от усталости. Позади него раздавался вой быстро приближающейся волчьей стаи. Индеец