Вслед за… «Грозой». Анастасия Батунова

она не могла что-то написать на листке бумаги – это значило лишь одно: Мыслей было слишком много, а руки дрожали, чтоб держать карандаш. Для неё всегда было важно писать именно карандашом, а пластмассовые ручки она просто ненавидела. Не было в них чего-то такого, что цепляло бы струны внутреннего голоса. Она терпеть не могла искусственный интеллект, который за считанные секунды мог написать какой-то уж слишком красноречивый текст, в котором не было искреннего крика. Её больше привлекала зарождающаяся искра идеи, которая постепенно двигалась и росла, как снежный ком. У неё было множество черновиков, которые так и не прошли отбор её сердца, но удалить она их не могла. Она верила, что когда-нибудь любая фраза из этих обрывков превратится во что-то прекрасное и стоящее. Она хранила и записывала каждую мелочь. Ведь каждое слово, что было ею написано было пропитано. Пропитано таким кисло-сладким соусом с долей горчинки и любовью. А любовь её была безумной и в каком-то роде одержимой.

      Зависимостью, страстным побуждением. Она не умела любить тихо. Могла держаться какое-то время во мраке, но, когда ростки, что она взращивала в своём сердце, сама того не замечая, прорастали в её теле так, что она с трудом могла дышать – ей приходилось бросаться в бездну полную острых лезвий, на кончиках которых она видела спасение и некую надежду. Когда-то ей выпала возможность подружиться Со Стихийным бедствием с искрящимися и пробивающими тело дрожью – глазами. Имя, которое громыхало, что могло разразится воем и воплем. От того и соответствующий, но ненадолго задерживающийся титул – Гроза. Как бы не было приторно, но разряд молний был особой боли с впивающейся задержкой. Она ждала, когда Гроза, маячившая на горизонте – её убьёт. И она бежала за ней, танцевала с ней, совсем забывая про опасность. И в этом не было совершенно никакого смысла, как могло показаться окружающим. Но уклоняясь от ударов, она продолжала смотреть на эти раскаты грома, каждый раз высматривая что-то особенное. У этой побочки не было никаких планов и во всем мире не было способа, который мог бы помочь не думать о ней.

      спрятанная в строках

      Это было что-то возможно совсем не искомое. Такое, что можно было бы бросить камнем в воду или сброситься самой. Значение, выгравированное маленькой незаметной надписью где-то у уха. И быть может оно навсегда теперь будет гулять по городу, в который ты будешь возвращаться время от времени. Не было и намёка на то, что дружить с чем-то для тебя неподвластным будет легко. В каких-то других может и были истории, написанные до конца и быть может они были чуть счастливее, но и в нашей другой есть приятные моменты, не оставляющие горьких слёз. Всё это заставляет сердце съёживаться и всегда приходят новые слова для описания столь когнитивного ощущения. Как бы то ни было, медленный танец в открывающейся шкатулочке никогда не прекращался, пока ты сама не до коснёшься рукой до крышки для его предотвращения. Но ты никогда не докасалась, а мелодия почему-то никогда не казалась надоедающей, хоть ты и прослушала уже её десятки тысяч раз. Она была твоей любимой, заедающей пластинкой, которую ты раз за разом ставила на повтор. И тебе чудится, что она может играть вечно, только для тебя, свои единственные ноты. Но она не будет вечной, не будет играть, не будет для тебя. И даже если хватит сил разбить шкатулку, симфония никуда не денется, она будет играть в твоей голове, проникая дальше тела, уходя в печать.