старался вовсю, реализуя лозунг отцов-основателей Организации украинских националистов: «Наша власть должна быть страшна».
В июне он посетил еще две школы. Ему сам процесс уничтожения учителей доставлял какую-то извращенную, гнусную радость – это было торжество средневекового мракобесия и кровожадности над лучиком надежды, который являли собой в этих местах педагоги, призванные учить детей доброму и вечному.
Вот и сейчас в селе Нижние Шатры группа Безпеки под предводительством Профессора захватила в плен председателя райсовета и местного школьного учителя. На месте убивать их не стали, решили растянуть удовольствие. Повели в березовый лес неподалеку от села, где как раз имелась подходящая полянка со стройными березами и уютно журчащим ручейком. Идиллический пасторальный пейзаж, как на картинах Ивана Шишкина. Прекрасное место для казни.
– Покайся, враг Украины. Легко умрешь, – весело и нервно хохотнул Профессор, и по его тону было понятно, что он врет и глумится. – Если хорошо покаешься. Искренне. И громко, на коленях!
Учитель не ответил ничего. У него не было шансов. Не было надежды. Осталась одна гордость, не дававшая ему согнуться. Он был уже мертв и отлично знал это. Единственное, что мог, так это уйти с честью. Чтобы в памяти людей Михаил Ленковский остался не сломленным.
Мы почти успели. Но не совсем. Председателя уже не спасти – он болтался на дереве. Но учитель был еще жив. С ним вышла заминка. Ведь казнь для него припасли особую, по заветам предков – сгибаются два дерева, привязывается к ним человек, а потом стволы отпускаются, и жертву разрывает на части. Несмотря на сложности осуществления, бандеровцы этот вид казни практиковали достаточно часто. Для тех, кого особенно ненавидели. Единственная трудность – требовалось время на подготовку. И вот именно этого времени не хватило Профессору, чтобы доделать черное дело и уйти.
Появились мы неожиданно и стремительно. Все же почти пять лет я бегал с оружием по этим лесам, наработал соответствующие навыки выживания и охоты, включающие неожиданные появления, стремительные броски и атаки. Да и ребята в моей конспиративно-разведывательной группе подобрались под стать, лесом ученые, в перестрелках опаленные.
Троих лесных нелюдей, поднявшихся из схрона, как нечистая сила, для свершения мерзостных злодеяний, мы положили сразу и наглухо – короткими автоматными очередями. Профессор же остался жив – я ему прострелил ногу и плечо. И теперь он, подвывая, стоял на коленях.
Нередко идейное бандеровское отребье принимало свою участь стойко – они будто принесли клятву служения смерти, так что и свою, и чужую погибель воспринимали как нечто естественное, неизбежное и даже желанное. И боль терпели стойко. А вот кровавый палач и конченый маньяк Профессор был из другого теста – он все пытался целовать нам руки и сапоги, вымаливая жизнь.
Конечно, мне надлежало довести его до ближайшей деревни, оказать там медпомощь, вызвать из райцентра подкрепление и доставить задержанного в каземат. После чего допрашивать, допрашивать и допрашивать, вытягивая явки, связи, схроны, пособников. Но у меня на глаза будто красная пелена опустилась. Эта мерзкая тварь своими «подвигами» сорвала во мне предохранители. Первый и последний раз я пошел на поводу у собственных чувств и поступил вопреки интересам службы. Просто не мог оставить эту мерзость топтать землю.
Отступив на пару шагов, я поднял ствол моего АС-44 – автомата Судаева – и разрядил в бандеровскую сволочь остатки магазина. Переведя дыхание, оглядел свою группу.
Это был серьезный должностной проступок. Доложи кто-нибудь, что оперуполномоченный ОББ НКВД угрохал важный источник информации, – и последствия могут быть если не фатальные, то неприятные.
Мои парни сделали вид, что смотрят в другую сторону. Ведь летний день такой пригожий. Птички в небесах летают. Лиса прошуршала, махнув хвостом. Благолепие. Просто нет времени обращать внимание на то, кто, кого и за что пристрелил.
Так что никто меня не сдал – команда у меня была сплоченная, друг за друга горой. Но урок этот я запомнил и больше себе такого не позволял.
Спасенный учитель Ленковский тогда только и произнес что-то типа:
– Спасибо вам, товарищи.
После чего сгорбился. Присел на корточки, прислонившись спиной к стволу березы. Из него будто вытащили стальной стержень. Он огляделся осторожно окрест, лишь мазнув вскользь своим взором по телам врагов. В его глазах блеснули слезы.
Я прекрасно понимал его состояние. Он уже попрощался с этим миром. И его стойкая гордость последних минут отняла у него все силы. Теперь он возвращался в такую прекрасную жизнь, как будто заново впитывая цвета, чувства, красоту. Он был жив. И это было счастье. И вместе с тем он продолжал терять своих друзей, соратников, что гнуло его к земле.
После этого мы с ним не сталкивались. Я только видел его личное дело, когда знакомился со всеми сколь-нибудь значимыми фигурами Проекта. И вот в апреле 1950 года встретились лицом к лицу в одноместной палате госпиталя Первого главка.
В воздухе витал неповторимый, туманящий душу и отдающийся слабостью в коленях