Светает. Вот проглянула деревня, Дома, сады. Всё видно, всё светло. Вся в золоте сияет колокольня И блещет луч на стареньком заборе. Пленительно оборотилось всё Вниз головой, в серебряной воде: Забор, и дом, и садик в ней такие ж. Всё движется в серебряной воде: Синеет свод, и волны облак ходят, И лес живой вот только не шумит. На берегу далеко вшедшем в море, Под тенью лип, стоит уютный домик Пастора. В нем давно старик живет. Ветшает он, и старенькая кровля Посунулась; труба вся почернела; И лепится давно цветистый мох Уж по стенам; и окна искосились; Но как-то мило в нем, и ни за что Старик его б не отдал. Вот та липа, Где отдыхать он любит, тож дряхлеет. Зато вкруг ней зеленые прилавки Из дерну свежего. В дуплистых норах Ее гнездятся птички, старый дом И сад веселой песнью оглашая. Пастор всю ночь не спал, да пред рассветом Уж вышел спать на чистый воздух; И дремлет он под липой в старых креслах, И ветерок ему свежит лицо, И белые взвевает волоса. Но кто прекрасная подходит? Как утро свежее, горит И на него глаза наводит? Очаровательно стоит? Взгляните же, как мило будит Ее лилейная рука, Его касаяся слегка, И возвратиться в мир наш нудит. И вот в полглаза он глядит, И вот спросонья говорит: “О дивный, дивный посетитель! Ты навестил мою обитель! Зачем же тайная тоска Всю душу мне насквозь проходит, И на седого старика Твой образ дивный сдалека Волненье странное наводит? Ты посмотри: уже я хил, Давно к живущему остыл, Себя погреб в себе давно я, Со дня я на день жду покоя, О нем и мыслить уж привык, О нем и мелет мой язык. Чего ж ты, гостья молодая, К себе так пламенно влечешь? Или, жилица неба-рая, Ты мне надежду подаешь, На небеса меня зовешь? О, я готов, да недостоин. Велики тяжкие грехи: И я был злой на свете воин, Меня робели пастухи; Мне лютые дела не новость; Но дьявола отрекся я, И остальная жизнь моя — Заплата малая моя За прежней жизни злую повесть…” Тоски, смятения полна, “Сказать” – подумала она — “Он, бог знает, куда заедет… Сказать ему, что он ведь бредит”. Но он в забвенье погружен. Его объемлет снова сон. Склонясь над ним, она чуть дышет. Как почивает! как он спит! Вздох чуть заметный грудь колышет; Незримым воздухом обвит, Его архангел сторожит; Улыбка райская сияет, Чело святое осеняет. Вот он открыл свои глаза: “Луиза, ты ль? мне снилось… странно… Ты поднялась, шалунья, рано; Еще не высохла роса. Сегодня, кажется, туманно”. “Нет, дедушка, светло, свод чист; Сквозь рощу солнце светит ярко; Не колыхнется свежий лист, И по утру уже всё жарко. Узнаете ль, зачем я к вам? — У нас сегодня будет праздник. У нас уж старый Лодельгам, Скрыпач, с ним Фриц проказник; Мы будем ездить по водам… Когда бы Ганц…” Добросердечный Пастор с улыбкой хитрой ждет, О чем рассказ свой поведет Младенец резвый и беспечный. “Вы, дедушка, вы можете помочь Одни неслыханному горю: Мой Ганц страх болен; день и ночь Всё ходит к сумрачному морю; Всё не по нем, всему не рад, Сам говорит с собой, к нам скучен, Спросить – ответит невпопад, И весь ужасно как измучен. Ему зазнаться уж с тоской — Да
