вич, после года совместной жизни с молодой женою, которая преподавала в поселковой школе русский язык и литературу, наконец, переехали из бревенчатого двухэтажного дома в блочный дом. Там и ближе было к школе его жене, да и намучились они в этой неудобной для их жизни в доме. Уборная, находился на улице, а горячей воды, вообще не было. Приходилось подогревать её в каждый раз самому, по надобности, на электрической плитке; да и еще, постоянно дул ветер, со стороны Берингово моря. Летом, в календарном, еще терпимо было, а зимою, лучше не выходи из дома – сбивал этот ураган с ног. Поэтому приходилось на ходу приспосабливаться, вживаться к этому незнакомому Северу. Молоды были, наверное. Да и выбирать не приходилось. Удовольствовали с тем, что выделили им, после их свадьбы. Но вскоре, районные начальники – квартирка, наверное, где – то освободился, или кто – то съехал из этой квартиры, в связи переездом обратно на материк. Пошли к ним навстречу. Предоставили им на другом месте, ближе к его жене школе, квартирку в пятиэтажном блочном доме. Квартирка, собственно, была двухкомнатная, с длинным таким коридором, но комнату, ближе к выходу, одну уже занимала молодая чукотская семья. Она работала в музыкальной школе, преподавала детям игрой на пианино, а ее муж, трудился в районной управлении, главным зоотехником. Квартира эта еще находилась на первом этаже. А перед домом, на шаговом расстоянии, возвышался сразу сопка, с её оголенными выступами камнями, и ложбинами, где прирастали в летние короткие месяцы, северные лишайники, с бледными небольшими белыми цветками. А у выступов этих камней, обволакиваясь, цеплялись, продуваемыми злыми северными ветрами, карликовые березы. Разрастаясь, они образовывали небольшую колонию, на лицевой стороне этой сопки. И от этого, особенно, в короткую летнюю пору, сопка от этого дома, виделось как островки зелени. Конечно, чуть выше сопки, от этой школы, еще остались старые пристройки бараков, где, когда – то содержали репрессированных советской властью арестантов. Былой след и теперь никто не собирался выкорчевать. Бараки эти уже полуразваленные, и полусгнившие, да и посеревшие от времени, и теперь торчали между валунами огромных камней, прикрытые сейчас школой.
Местность, действительно, была хорошая. На этой стороне сопки, короткие ясные летние дни, всегда солнышко грела на эти валуны камней и карликовых берез, а чуть ниже, перед школой, за дорогой уже, за обрывистым берегом, плескалась тихая бухта. Зимою он, конечно, замерзал; вмерзал и причал; навигация закончился, а весною, началом навигации, бухта эта на короткое время, пока оттаивал лед, заволакивался серыми облаками, закрывая от обзора поверхность бухты. Тогда поселковому люду, просто незачем было выходить на улицу. Было мрачно и тоскливо. Кислорода не хватало, падало давление у людей. Да и нагонял эта погода, людей в тоску, до сумасшествия. А на той стороне бухты, в это время дня, дул ветер, заметал пологие сопки снегом, из ущелья, пригоняемые со стороны Ледовитого океана. Поэтому та сторона вершины сопки, всегда лежала в снегу, в любой календарный месяц.
Не забыл еще, Николаевич, как он, впервые прилетел на военном самолете в этот поселок. Был месяц июнь. До этого дня, он представления даже не имел, об этом севере, и как он выглядит. Ну, то, что там чукчи живут, так это и на географической карте было отмечено: «Чукотский автономный округ». Тогда ему по окончанию учебы, предложили: «Хочешь на Крайнем Севере проработать?» Честно сказать, он не был романтиком, да и у него, выбора тогда не было. Хотя нет, в одно время, попытался у себя, где он учился, пристроиться в милиции. Соблазн какой – то был у него, приклеится когорту к ним. Да и друг у него тогда в милиции работал, и он посоветовал его после окончания этой учебы, поступить ему к ним. Но ведь, он тогда был еще молодой, мечтал, как все мальчики, о подвигах. В широком этом смысле.
Но тогда с милицией у него ничего не получилось. Когда писал заявление, там ему сказали: «Жди. Вас вызовут».
Ждать ему пришлось ровно год. Когда его, наконец, в милицию пригласили, он обиделся, а и правда, на них, сказал. «И надо было столько времени меня проверять? Я к вам не КГБ устраиваться приходил?» Поэтому он и уцепился за это предложение, поехать на этот Север.
Впечатление первое, на земле Крайнего Севера, его просто так не расскажешь, конечно. Самолет этот военный был, прилетел из Анадыря после обеда. В самолете он только был из пассажиров. Остальные: бортпроводница, рыжая молодая девушка, с кипами почты, ну и летчики сами. После того, как его документы проверили пограничники, он сошел из самолета и потащился к зданию вокзала, к небольшому домику, куда указала рукою идти проводница. Как принято в материковых авиа вокзалах, народа там кишмя кишит, и, это, правда, а тут, в этом небольшом домике, с крутым еще крыльцом, никого почти не было. А неприятный, холодный ветер, с этой стороны бухты, продувал всеми ветрами его, со всех сторон. А природа, все же была красивая, и это, правда. С одной стороны, вдали у горизонта, у входа этой бухты, плескался грозное свинцовым блеском море, а тут, со стороны аэропорта, лежали с вечно не тающим снегом сопки. А в низине, все равно, к подступу к этому домику, в камнях цеплялись чахлые травинки, с ее островками лишайниками. Север, конечно, завораживал своим природным климатом. Возле здания, у этого домика, Ивана встретил только старый пожилой чукча, который сидел, поджав ноги под себя,