л он в белого медведя, целый день на четвереньках ходил по снегу – заболел воспалением легких. А воспаление легких – тяжелая болезнь.
Лежал Иван в постели еле живой и хриплым голосом распевал:
Пирамидон-мидон-мидон!
Аспирин-пирин-пирин!
От лекарства пропаду-ду-ду!
Только в школу не пойду-ду-ду!
Долго лежал Иван. Похудел. И едва выпустили его на улицу, он давай кота Бандюгу ловить: хотел дрессировкой подзаняться. Бандюга от него стрелой, Иван за ним, поскользнулся – руку вывихнул и голову чуть не расколол.
Опять его в постель, опять он еле живой, опять хриплым голосом поет-распевает:
На кровати я лежу-жу-жу!
Больше в школу не хожу-жу-жу!
Лучше мне калекой быть-быть-быть!
Лишь бы в школу не ходить-дить-дить!
Хитрый человек этот Иван Семёнов! Уж совсем поправился, а как врач придет, Иван сейчас застонет, глаза закатит и не шевелится.
– Ничего не могу понять, – растерянно говорит врач, – совершенно здоровый мальчик, а стонет. И встать не может. Ну-ка, встанем!
Иван стонет, как раненный на войне, медленно опускает ноги с кровати, встает.
– Вот и молодец, – говорит врач. – Завтра можешь идти в школу.
Иван – хлоп на пол. Только голова состукала.
Его обратно в кровать.
А план у Ивана был простой – болеть как можно дольше. И всех бы он, Иван Семёнов, перехитрил, если бы не злосчастная муха.
Муха, обыкновенная муха подвела Ивана.
Залетела она в комнату и давай жужжать. Потом давай Ивану на нос садиться. Он ее гонял, гонял – никакого результата. Муха оказалась вредной, ехидной и ловкой.
Она жужжит.
Иван чуть не кричит.
Извела муха Ивана.
И спокойненько уселась на потолок.
«Подожди, – решил Иван, – сейчас я тебе напинаю».
Он подтащил стол, на стол поставил стул, взял полотенце, чтобы прихлопнуть муху, и – залез.
А муха улетела.
Иван от злости давай по потолку полотенцем хлопать!
Вспотел даже.
В это время в комнату вошел врач. Ну и попало Ивану, невезучему человеку, так попало, что с тех пор он мух бьет кулаком, да изо всех сил!
ОСТАВИЛИ ИВАНА ВО ВТОРОМ КЛАССЕ НА ВТОРОЙ ГОД!
Все Ивана жалели.
А он?
А он хоть бы хны!
Ну не получается у него учеба! Вот сядет он уроки готовить, обмакнет перо в чернила, вздохнет – клякса.
Иван ее промокашкой – хлоп!
Клякса посветлеет, но станет еще больше. Иван снова обмакнет перо, снова вздохнет и – снова клякса.
Смотрит он на кляксы и мечтает. Хорошо бы сделать так, чтобы голова отвинчивалась. Пришел бы в класс, спокойненько сел бы на свое место, отвинтил бы свою собственную голову и спрятал бы ее в парту. Идет урок. Ивана, конечно, не спрашивают: не может же человек без головы говорить! Ведь говорит-то он ртом, рот-то у него в голове, а голова – где?
В парте!
Звонок на перемену. Иван привинчивает голову и носится по школе.
Звонок на урок. Иван голову – вжик! вжик! вжик! – и обратно в парту. Сидит.
Красота!
Думал Иван, думал и придумал однажды замечательную штуку.
Пришел он как-то в школу, сел за парту и молчит. Минуту молчит, вторую молчит, третью… Пять минут прошло, а он – молчит!
– Что с тобой? – спрашивают ребята. Иван отвечает:
– Зззззззззззз, – и голова у него дергается.
– Заболел? – спрашивают ребята.
Иван кивает.
– Чем заболел?
Иван медленно встает из-за парты, прихрамывая, идет, останавливается перед классной доской и мелом на ней пишет:
Я ЗАЙКА
Ребята ничего не понимают. Колька Веткин говорит:
– Да ты и не похож на зайца.
Иван весь задрожал и:
– Зззззззззззз…
– Заикой он стал! – догадался Паша Воробьев. – Заикой, а не зайкой.
Иван обрадованно закивал.
Как только в класс вошла Анна Антоновна, ребята загалдели:
– Семёнов болен!
– Он зайкой стал!
– Не зайкой, а заикой!
– Говорить не может!
– Трясется!
И всем классом, хором:
– Зззззззззззз…
– Тише, – сказала Анна Антоновна и вызвала Ивана к доске, и стала спрашивать.
А он отвечал так:
– Трр…бр…д… – и голова у него дергалась.
– Молодец, – сказала Анна Антоновна, – правильно ответил. Ставлю