было хотела повесть трубку, но кто-то на той стороне не договорил:
– Что? Какие бутылки ты приготовила? Мама, никто уже не сдает бутылки. Не говори ерунды, никуда я их не понесу. Убери, а то разобьешь ненароком. Все, пока, поешь обязательно.
Понесет, конечно, понесет, на помойку, будет оберегать мамину психику и веру в порядок вещей.
Я встала. Все мы – тела в ожидании, на скамейке у кабинета декана. Я знаю, что пришла, чтобы быть нормальной для мамы и папы. Но двадцать минут, двадцать с чем-то лет, надо уже стать взрослой; уйти.
Вместо учебы я устроилась на работу в жвачно-сигаретный киоск, мама постонала, но, кажется, внутренне выдохнула, расслабилась, и – как там? – перекрестилась.
Крестом стояла улица, а я на ней в будке из стекла и металла; продавала болезнь и смерть, всегда пожалуйста, без сдачи. Странно, что за это неплохо платили, и впервые у меня были свои деньги, но есть я не любила, спиться все еще боялась, переодеваться не видела смысла, поэтому больше половины отдавала домой, как в оплату за прошлые страдания, – вот моя обычность, мама, забери.
А в свободное выходное время изредка продолжались тусы и клубные полуподвалы, неумытые квартиры, квартирники, черти, чёрты, вдохи, затяжки, пары. А хорошие девочки оставались на парах, пока я пропадала в темноте.
И это была удачная находка – забыться в щели сигаретного киоска, очерстветь, отупеть, выколоть себе глаза, проспать и не заметить падение башен-близнецов, пусть на другом континенте, пусть и не рядом.
– Нет, ты посмотри, какая трагедия, ох, боже, – разводила руками мама, когда я пыталась съесть хотя бы половину порции ужина, но та все не лезла. – Столько людей пострадали, женщины и дети, и каждый утром собирался по делам и не подозревал, что умрет. Такая трагедия!
Мама покосилась на терпеливую мордочку Серого и начала собираться на прогулку с новыми собачьими приятелями. Папа ворчал, почесывая песеля за ухом: собачница, вот же ж, не думал, когда притащил.
– Как хорошо, что мы живем не в столице. Кстати, Рома пишет, что у него все нормально, работа, рейсы, вахты или как там называется. Хоть бы потом куда-то поступил. Может и у нас пожить.
– У него бабка в соседнем доме.
– Ну и что, Валер. Бабушке тоже сложно, может и на два дома или иногда заглядывать. Катя!
Я подняла глаза – два донца полупустоты – снова взяла ложку, и она не продолжила.
Наступил баланс серых чернил, я держала страстную аскезу. Несколько раз встречалась с высоким парнем, слишком похожим на брата. Тот напирал, как будто была какая-то срочность, словно не терпелось разобраться с неприятными делами, пересилить себя и сделать уже то и это. Но все наскучило, я перестала ему перезванивать.
Я работала, спала. Видимо, так хорошо отсчитывала рубли, разбирала, отдавала товар, гоняла парнишек, что владельцы стали просить выйти на замену в несколько центральных точек. Зарплату чуть повысили, но не наполнили работу смыслом. Сигаретная барыга, охранница