ились и корячились, но явно не смогли обеспечить проход. Доски и бревна, которые они совали в жижу, смотрелись жалко, словно спички и соломинки. Дымившийся неподалеку полугусеничный тягач и разутая «Пантера» из соседней роты ясно говорили: тут еще и мины стоят.
Бахнуло совсем рядом. Еще одна «кошечка» напоролась. И тут же пришлось нырять в башню – воздушная тревога! Забрехали зенитки, потом густо – слоем – хлопки разрывов: «летающие доты» высыпали массу мелких бомбочек.
Осторожно выглянул – соседняя машина коротко взревела мотором и двинулась влево. Попытался связаться со взводным командиром. Тот и сам ни черта не знал и сорвал свою злость на Поппендике. Наконец, после тягостного ожидания – приказ двигаться левее, там саперы смогли наладить переход через овраг. Только приказал водителю – опять воздушная тревога. Опять пальба, шум, негромкие разрывы. Хорошо, что бомбы у русских мелкие, а если в такую кучу техники уложить что-нибудь солидное – потерь было бы не сосчитать.
Двинулись к месту новой переправы. Впереди у деревни шла пальба, и фельдфебель посочувствовал пешим камрадам, которые штурмуют сейчас русские позиции без поддержки так нелепо уткнувшихся в овраг танков. Без брони ломиться грудью на пулеметы – очень печально. Но приказ есть приказ, беда только, что пехота форсировала препятствие вовремя и атаку начала как велено, а его «кошечки» и вся техника другого полка растопырились с этой стороны и ничего сделать не могут. И на сцену выйти опаздывают совершенно катастрофично. Не повезло камрадам из пехоты.
Чертовы саперы! Попытка перебраться на ту сторону стоила еще четырех машин: три завязли, как мухи в сиропе, а еще у одной «кошечки» от чудовищной нагрузки обломились зубья на ведущих колесах, когда она пыталась не ухнуть вниз со скользкого крутого склона. Но все же не удержалась, слетела по крутому склону, как на санках с ледяной горки, и плюхнулась в липкую жижу. К месиву из черной грязи, ломаных и расщепленных бревен и суетящихся, грязных по уши, взмокших и несчастных саперов добавились еще и такого же вида танкисты.
Поппендик благоразумно остался стоять на месте, как только увидел, что попытавшийся объехать его балбес из соседнего взвода напоролся на мину, взяв совсем немного в сторону от размочаленной грязной полосы, которая, вероятно, считалась тут дорогой. От близкого взрыва ушиб голову об люк, выругался. Только собрался обругать дурака-соседа, как неподалеку ухнуло несколько разрывов. Русские артиллеристы то ли стали пристреливаться по куче техники, то ли уже начали вести артобстрел.
Не мудрено. Вполне могли и пристрелять заранее. Поморщился, как от зубной боли. По разрывам судя, несерьезный калибр, и даже прямое попадание для новехонького оружия Рейха – изящной, но смертоносной «Пантеры» – не будет опасным, но саперам прилетит осколками добротно, а их и так не хватает.
И что командование тянет волынку? Нельзя стоять, это даже он в своем маленьком чине понимает прекрасно, а уж командиры с лампасами это понимать должны ясно!
Раскорячились тут на виду у русских, словно пьяная шлюха на площади, позор и стыд! Черт бы все это драл! Вызвал взводного, тот приказал соблюдать радиомолчание. Выскочка ганноверская! Сам ведь тоже не знает ничего, а важничает, хотя такой же школяр вчерашний!
Недавно слышал в разговоре полковых офицеров, что добром это не кончится. Воткнули их полк «Пантер» в дивизию «Великая Германия», где и так свой танковый полк есть, и в конце концов начальство не придумало ничего лучшего, чем слить оба полка во вновь созданную бригаду и назначить командиром полковника со стороны. И так-то известно, что прикомандированный – всегда сирота горькая, а здесь перед самым началом наступления – ни штаба в новой бригаде не успели создать, ни сработанности, зато оба командира бывших полков считают себя незаслуженно обиженными – вот оно сейчас и лезет шилом из мешка в задницу! И в «кошачьем» полку та же проблема: ни сработанности, ни понимания маневра. Многие офицеры без боевого опыта, как ни печально.
В итоге – стоим, как бараны, упершиеся в…
Опять тявканье зениток, хлопки бомб, крики. За ревом своего мотора слышно плохо, но – неуютно. Ей-ей в бою было бы веселее и спокойнее. Ну, как – спокойнее… Поппендик еще в бою ни разу не был, но вот так торчать на виду без движения было вовсе тоскливо.
Экипаж тоже нервничал, тем более что все было непонятно. Наводчик тихо ругал тупых саперов, которые не могут через никудышный овражек переправу наладить, а всего работы – взорвать фугасами склоны и осыпать грунт на дно. Деревянноголовые придурки… На это заряжающий буркнул, что виновата разведка: ясно же, что саперы должны были получить сведения. Но тут влез в разговор водитель, который считал себя если и не самым главным в танке, то уж точно вторым после Поппендика, потому как уже воевал раньше и даже имел награду «За танковую атаку». Сам он говорил, что за три атаки, но Поппендик слыхал, что атака была одна, и водитель по кличке Гусь просто был в ней ранен. То, что у парня еще и знак «За ранение», только подтверждало это.
– Это штаб напортачил, – безапелляционно заявил водитель. Фельдфебель не стал влезать в эту идиотскую беседу. Что толку спорить, если очевидно: график наступления сорван