>, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми, организациями, деревнями, философами или печами – случайны, непреднамеренны и имеют исключительно литературный характер.
Рассказ содержит элементы юмора, сатиры и философской аллегории. Он не претендует на точность философских учений, не является научным трудом и не рекомендуется в качестве практического руководства по копчению, строительству печей или постижению экзистенциальной истины.
Автор не несёт ответственности за возможные попытки философствовать на голодный желудок, коптить пустоту, строить печь без трубы или искать смысл в угле. Любое вдохновение, возникшее в процессе чтения, происходит на риск самого читателя.
Коптите с умом. Думайте с перцем. Живите с огнём.
Глава I. Сначала была печь
Всё началось не с любви, не с поцелуя под акацией и не с кольца, пойманного в пузырьке шампанского. Всё началось с печи. Старой, пузатой, ржавой по углам, с дверцей, которая захлопывалась сама по себе, как усталая вдова в разговоре о вечном.
Эта печь стояла в доме на окраине посёлка Дымовка, где зимой вонь от дымоходов была единственным доказательством коллективного существования. Там родилась и выросла Марта, женщина в которой с юности сочетались устойчивость булыжника и подвижность взгляда, способного прожечь любого председателя на сельсовете.
Считалось, что Марта никогда не любила мужчин. На самом деле, она относилась к ним как к дровам: подбросил и жди тепла, но следи, чтобы не дымил и не развалился в золе. Когда ей исполнилось двадцать два, и соседи стали переходить на другую сторону улицы от чувства вины, что всё ещё не сосватали, она заявила матери: – Буду жить, как печь. Самодостаточно.
Мать, глядя на щеку дочери, закопчённую с малолетства, поняла: спорить не имеет смысла. И молча положила в тесто больше соли.
Но в тот год случилось редкое: в Дымовку приехал философ. Не из тех, что пьют горькое и бормочут о справедливости. Настоящий. С дипломом. В очках, которые постоянно запотевали, и с походкой человека, сбитого жизнью, но упорно собирающего свои части обратно. Звали его Томас. Он приехал по распределению, преподавать в местном училище курс «Основы абсурдизма и деревообработки». В Дымовке сочли, что с деревом у него ещё могут получиться успехи.
Марта увидела его в магазине. Он покупал керосин и пытался рассуждать о ценности горения. – Всё, что горит, стремится к смыслу, – говорил он продавщице, которая протирала стеклянную банку с огурцами и явно была далека от экзистенциальной драмы. – Горит – значит нормальная тяга, – отрезала она. Марта подошла и сказала: – У меня тяга отличная. Хотите – покажу.
Так философ оказался у неё дома. Печь дымила ровно, размеренно, как дыхание быка, давно примирившегося с ярмом. Томас сидел у огня и чувствовал, что впервые в жизни его не судят, не проверяют, не хотят переделать. Его просто кормят солёной селёдкой и предлагают запить самогоном. Он пробормотал: – А вы знаете, что бытие невыносимо в отсутствии выбора? – Так вы не выбирайте. Я уже всё решила, – ответила Марта и закрыла за ним дверцу.
С тех пор он жил у неё. Иногда преподавал, но чаще просто сидел у печи и записывал на полях старых газет свои мысли. Её это не тревожило. Она вставала рано, топила печь, жарила картошку, разговаривала с собакой, вязала бесконечные носки и раз в неделю кипятила бельё в эмалированном тазу. Он пытался понять, почему она никогда не говорит о любви. И однажды, во время дождя, который отбивал чечётку по железной крыше, он не выдержал.
– Почему ты не скажешь мне, что любишь? – А зачем? – Потому что я должен знать. – Ты должен только дрова наколоть. Всё остальное есть произвол.
Он записал эту фразу в тетрадь и поставил подпись: «Феноменология простоты. Часть первая».
Они не женились. Просто начали жить, как две части одного механизма, не зная, кто из них крутит, а кто сопротивляется. Иногда он приводил в дом новых учеников-подростков с глазами мимо настоящего. Они слушали о «тошноте бытия», пока в другой комнате Марта строгала капусту и пела что-то неприличное под нос. Он пытался внушить им, что свобода как нож без ручки, а она потом кормила их пирожками, и всё становилось понятней.
Раз в месяц она выводила его из дома, обтёртого и позолоченного дымом, в центр посёлка, где он читал лекции на площади, пока козы жевали его пальто, а дети выкрикивали: – Дядька, расскажи про ад! – Ад – это отсутствие дров, – отвечал он, почти автоматически.
Так начался их путь. Он копал в себе ямы, а она их закапывала. Он выискивал в ней призрак истины, а она давала ему в руки веник и говорила: – Попробуй лучше вымести угол. Там давно пахнет бессмыслицей.
Вечерами, когда огонь медленно угасал, они сидели молча. Он размышлял о сущности пепла, она следила, чтобы не задуло. И в этом молчании был мир. Без объяснений. Без обещаний. С ароматом копчёного и смысла, которого хватало, чтобы не сойти с ума.
Так в доме, где первой сущностью была печь, родилась любовь. Без цветов, без писем, без свадебных фото. Просто, потому