же собирались в стаи перелётные птицы. По пустой набережной гулял зябкий ветер. Белыми лентами пенились волны, разбиваясь о серый гранит подножия.
Мятежный шум морских волн, был сладкой музыкой вольной жизни Эра. «Эмоция в музыке всегда связана с определенной идеей, и сама идея несёт в себе созвучное настроение. Минорные тональности вскрывают душевную грусть, глубокую печаль, быстрые пульсирующие ритмы действуют возбуждающе, «мягкие» ритмы и консонансы успокаивают».
«Кто может проникнуть в тайну сочинения музыки? – говорил Дебюсси. – Шум моря, изгиб линии горизонта, ветер в листве, крик птицы откладывают в нас разнообразные впечатления. И вдруг, ни в малейшей степени не спрашивая нашего согласия, одно из этих воспоминаний изливается музыкальной законченностью – языком музыки».
«»
В тот день за стеклом слезилась осень. Эр, оставив машину, шёл по улице, разбрасывая ногами бурую листву. Под чугунными фонарями темнели красные капли, то ли крови, то ли раздавленных ягод рябины. Ветер, по-разбойничьи, свистел и срывал листья с деревьев. Эр чувствовал себя запредельно усталым. Лето прошло, и с ним угасло что-то важное, оживляющее, опустошив и разум, и желания. Осенние дни не радовали. Навязчивые мысли, словно нож, вскрывали банку памяти. И от воспоминаний было тяжко и невыносимо. Эр не знал, чего ещё ждать от жизни, и не видел выхода из тягучего депрессняка. Над ним вороном кружилась облачная хмарь. Жернова облаков клубились, перемалывали небесную сырость и рассыпали её по земле мелкими каплями дождя. На его глазах в поминальной лихорадке осени умирала жизнь. В грядущем холоде зимы он, и вовсе, не видел перспектив – во льдах одиночества нет места жизни: «что воля, что неволя – всё равно».
«»
Верующие в судьбу проще относятся к своим мечтам. «Все сбудется, стоит только расхотеть…». И, иногда, действительно, это работает. Эр был из тех, кто не загадывал надолго, жил независимо и энергично, «весь в друзьях и делах», и считал, что в жизни все решится, и само собой сложится, как нужно.
Но с лета он не нашёл свою колею. Он потерял кураж, и сейчас на душе было скверно. Из рук вон плохо. Сердце изнуряла острая тоска по несбывшемуся. Что-то тёмное и бездомное, вползало в душу и язвило опасностью его разум. Под медленный ритм шагов, он напряжённо думал об освобождении. Он жаждал освобождения от проклятия гнетущей памяти и холодной пустоты: пусть огнём небесной кары, громом, или дьявольским жаром инферно, но, по-любому, – свободы. Эр взывал и к небу, и к адским силам.
До этого лета будущее было полно надежд. Были планы, был свет её глаз и тепло объятий. Теперь же всё в прошлом, а его воли не хватало её забыть. Он просто не мог расхотеть! Чтобы избавиться от наваждения, он был готов продать душу. Он желал чуда преодоления, помощи сверхестественных сил, потому что ничто другое не помогало.
«»
В мучительной задумчивости Эр не заметил, как вошёл под арку и погрузился в сонную глубину городского парка. Ближе к морю, он окунулся в затхлый запах гниющих листьев и морских водорослей. Налетевший вихрь подтолкнул его в спину, будто увлекая за собой на берег лукоморья. Эр вышел к кромке залива.
На берегу стыл ржавый остов большого корабля. На прогнившем корпусе чёрнел причудливый знак волны. На палубе, вросшей в песок конструкции, желтели опавшие листья, щедро и несчётно набросанные ветром с берега. В непрестанных приливах волн, на стальных петлях тяжёло ходили и скрипели железные двери.
Не осознавая влечения, Эр вошёл в чёрный проём. За ним с шипением закрылась створка шлюза. Стало темно и душно, как в гробу. Тесное пространство тамбура придавливало и стесняло свободу мыслей, словно мешала им пробиться к свету. Под крышкой железного склепа он задыхался от ограниченности сознания в понимании происходящего.
«»
Так каждый наталкивается на стеснение усечённого разума, желая выпрямиться к истине. И каждый раз, в желании развернуться в познании, выделенная квота времени не дает нам простора. Едва мы хотим сосредоточиться на жизни, как она уже грозит нам смертью.
«»
В темноте Эр коснулся железной стены, и плита клинкета отъехала в сторону. Когда глаза привыкли к темноте, за прогнившими суставами порушенного каркаса он не увидел моря. Оно исчезло. Словно ветер перенёс его из земных сумерек в другой, инопланетный мир. За разбитым стеклом иллюминатора Эр увидел долгую равнину, уходящую в беззвездную полночную мглу. Высоко в чёрном небе сияли две Луны, как бы утверждая скипетр и державу беспощадной силы космоса. Они заливали молочным светом холодную неземную пустынь. Тропа, убывающей лентой, тянулась вдоль ледяного ущелья и терялась за багровыми туманами. На краях пропасти, залитых призрачными лучами, на корточках сидели полулюди. Сквозь гниль палубы они косились на Эра, и, задрав морды, призывно выли на лунный свет.
Впечатление было жутковатым и мрачным. Животные напомнили ему злобные силы фильмов ужаса – кровавых врагов жизни из могильной жути хоррора. В их получеловеческих лицах Эру неожиданно привиделись черты его неверных подруг и ложных друзей, годами питавшихся его силами и мыслями, впустую выжигая из его жизни значительные периоды. Корявые