ие окна, запылённые и покрытые сетью паутины, молчаливо хранили свои тайны. Внутри пахло древесиной, сыростью и чем-то неуловимо старым, как будто само время задерживало дыхание в этих стенах.
Лорану было всего двенадцать, когда умер его дед. Он не знал старика близко – тот был больше мифом, чем человеком: чудаковатый отшельник, отказавшийся продавать землю, когда все соседи давно сдали свои участки под застройку. Лорану рассказывали, что дед был из тех, кто пишет письма на настоящей бумаге и зажигает свечи, даже если электричество работает. Он жил как будто не здесь и не сейчас, и, возможно, не один.
Отец Лорана был другим: практичным, уставшим, вечно занятым долгами. Когда тело деда едва остыло, он уже обсуждал с рабочими цену на медные трубы и старую мебель.
– Всё, что можно – на продажу, – сказал он. – Нам нечем платить налоги. Если не продадим, всё отберут.
Когда добрались до чердака, рабочие нашли ящик. Огромный, из красного дерева, потемневший от времени. Гладкий, словно только вчера его отполировали. На нём был замок, изящный, почти ювелирный, с гравировкой в виде спирали.
– Чёртова мебель… – проворчал один из грузчиков. – Тяжёлый, как грех.
– Подожди, – сказал отец. Он заметил на крышке ящика пожелтевший конверт. Адресовано было: Лорану. Лично. Не открывать до получения.
Отец нахмурился, вздохнул и протянул конверт сыну. – Твоя семейная реликвия, – устало усмехнулся он. – Только не жди сокровищ. Твой дед умер достаточно молодым, подумать только, в пятьдесят выглядеть на девяносто.
Письмо было написано чернильной ручкой, размашистым, немного дрожащим почерком:
«Мой дорогой Лоран,
Если ты читаешь это письмо, значит, ты теперь владелец того, что я охранял долгие годы. Этот ящик не просто дерево и металл. Это врата. Но не жди чудес. И не открывай его, пока не почувствуешь, что готов. По-настоящему готов. Я верю, ты поймёшь, когда придёт время.
С любовью, твой дед.»
Отец даже не спорил – ящик погрузили в грузовик и увезли в новый дом, где теперь жили Лоран и его семья после смерти матери. Он поставил его в своей комнате, рядом с окном, и каждое утро прикасался к холодному металлу замка, пытаясь понять, что значит "быть готовым".
Прошло два месяца. Ящик стоял, как страж, неподвижный и молчаливый, в углу комнаты. Иногда по ночам Лорану казалось, что он слышит внутри лёгкое гудение, будто там прячется маленький механизм, заведённый много лет назад. Отец не интересовался – ящик стал частью интерьера, как забытый антиквариат. И из-за его размеров никто не хотел возиться с ним и передвигать.
Однажды утром, когда небо было серым и дождь стучал по крыше, Лоран проснулся с ощущением странного желания заглянуть в ящик. Отца уже не было дома, а дворецкий занимался делами.
Лоран подошёл. Ключ подошел идеально. Замок щелкнул. Тяжелая дверца поддалась.
Лоран затаил дыхание. Внутри была пустота. Или так казалось сначала. На задней стенке – блестящей и гладкой, словно ртуть, что-то было. Лоран протянул руку – и его пальцы исчезли из виду. Без боли. Без страха. Только лёгкое покалывание.
Он глубоко вдохнул… и шагнул внутрь.
Лоран оказался в комнате. Пространство казалось безвременным – не было звука, не было движения. Только светлая, мягкая тишина. Комната была небольшой. Стены словно растворялись в дымке. Одна стена была стеклянной, прозрачной, но за ней – мрак. В углу – кресло, стол, выключатель. Лоран щелкнул им – ничего. Потом заметил, что провод отошел у основания выключателя. Поправил. Появилась искра и за стеклянной стеной зажегся свет. Там была комната, такая же, но еще виднелась дверь. И вот он увидел ее.
Девочку. Его возраста. С белой кожей и светлыми, почти пшеничными волосами. Она смотрела на него, удивлённая, но не испуганная. Как будто она ждала.
Она моргнула и заговорила первой:
– Меня зовут Эйрен. А ты кто?
– Лоран, – ответил он тихо, не отводя взгляда. – Я… я не знаю, где это. Это твой дом?
Эйрен кивнула. – Он давно стал моим. Но раньше, кажется, был не моим. Я не помню, когда это началось. Только то, что я всегда была по эту сторону стекла.
Лоран подошёл ближе. Стекло между ними было чистым, идеальным – как будто не существовало вовсе, пока не попытаешься коснуться.
– Ты не можешь выйти?
– Нет. И ты не можешь войти. Мы по разным сторонам. Но я тебя вижу. Слышу. И это уже многое.
Он провёл пальцами по поверхности. Холодно. Твёрдо. Но словно пульсировало. Будто стекло – это не просто материя, а живое существо, спящее и наблюдающее.
– Почему я здесь? Почему именно я?
– Наверное, потому что ты задался этим вопросом. Остальные проходят мимо. Или смотрят – и не видят.
Они просто смотрели друг на друга. Словно их сердца, не успев познакомиться, уже начали шептаться.
– Я рад, что ты здесь, – сказал он вдруг.
– Я тоже, – прошептала она.
Свет