ла, одетый в белое кружево инея. Над водой пронзительно голосили чайки.
Я прогуливался по пирсу, вздрагивая от холодного ветра, дующего с залива. Даже теплая зимняя куртка на меху не помогала, и я зябко ежился, наблюдая за деловой суетой докеров, опускавших в трюмы транспортного судна «Колхида» контейнеры защитного цвета без обычной грузовой маркировки. Рядом, у причалов, стояли учебные суда Балтфлота «Смольный», «Перекоп» и белоснежный плавучий госпиталь Черноморского флота «Енисей», прошедший в Питере текущий ремонт. Царила обычная в таких случаях суета, а громкие крики докеров смешивались с ненормативной лексикой.
А все началось каких-то две недели назад. Меня неожиданно вызвал шеф питерского отделения Агентства и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. А именно – отправиться в очередную командировку в очередную горячую точку на борту одного из кораблей объединенной эскадры Северного, Балтийского и Черноморского флотов.
Корабли следовали в Сирию, где фактически шла гражданская война с применением тяжелого оружия. Эскадра должна была «показать флаг» соседям Сирии, мечтавшим под шумок урвать от раздираемой внутренней смутой страны лакомые кусочки ее территории. А у нас в Сирии были свои интересы, плюс база в Тартусе – единственное (не считая Севастополя) заграничное место базирования российских кораблей.
Командировка должна быть интересной и, скажем прямо, опасной. Ведь янки и их прихлебатели хотели под вывеской «гуманитарной интервенции» повторить иракский и ливийский варианты. С учетом резкого ухудшения отношений между США и Россией – один акт Магницкого чего стоит! – возможны были самые крутые варианты развития событий, вплоть до прямого боестолкновения между нашими и американскими кораблями. Ну, а что за этим могло последовать, даже думать не хотелось.
Оформив в темпе «держи вора» все необходимые документы, я собрал свой походный рюкзак, захватил неразлучный ноутбук и фотоаппарат, и в понедельник семнадцатого декабря отправился к месту посадки на автобус, который должен был доставить меня и других представителей СМИ в Усть-Лугу. Именно там нам и предстояло погрузиться на учебное судно ВМФ с революционным названием «Смольный».
Рандеву было назначено у станции метро «Автово», рядом с танком КВ-85, установленным на постаменте в качестве памятника. В блокаду здесь начиналась прифронтовая полоса.
Для меня это место было не просто памятным, но и святым. В нескольких километрах отсюда, у Старо-Паново, в 1943 году получил осколок в живот мой дед по отцу, Тамбовцев Петр Иванович. На следующий день он умер в полевом медсанбате. Похоронили его на Красненьком кладбище, которое находилось метрах в двухстах от танка-памятника. Позднее рядом с ним похоронили и мою бабку, а еще позже – моих родителей. Все они были блокадниками.
Я приехал на метро за час до назначенной встречи. Сходил на кладбище, смахнул снег с памятника, положил на могилы родных цветы. Потом зашел в стоящий рядом с кладбищем храм Казанской иконы Божьей Матери, помолился, заказал сорокоуст по душам усопших и поставил свечку к иконе Николая Чудотворца – покровителя всех странствующих и плавающих по морям. В числе оных с сегодняшнего дня я мог считать и свою скромную персону.
На выходе из церкви я почувствовал, как вдруг защемило сердце. Почему-то подумалось, что сюда мне уже больше никогда не вернуться… Предчувствие – великая вещь, в этом я сумел убедиться в своих командировках. И оно не раз спасало меня от смерти.
У покрашенного в веселый салатный цвет кэвэшки толпилось десятка два человек. Среди них я узнал и своих коллег – журналистов из ГТРК «Звезда». Кое с кем мне уже довелось побывать в местах, где стреляют, взрывают и убивают.
Помимо «акул пера» у постамента танка КВ-85 компактной группой стояли десятка полтора неуловимо похожих друг на друга людей среднего возраста. Хотя они отнюдь не были близнецами. Среди них была симпатичная неяркая блондинка неопределенных лет и сразу же бросавшийся в глаза высокий брюнет с ярко выраженной восточной внешностью – то ли турок, то ли араб, подумал я.
И все равно, общего между этими людьми было гораздо больше, чем различий. Кого же они напоминали? Скорее всего, коллег, но не нынешних собратьев по журналистскому цеху, азартно обсуждающих предстоящую командировку, а тех, с кем довелось работать четверть века назад.
В те годы я, тогда еще тридцатилетний старлей, служил в одной тихой конторе, трехбуквенная аббревиатура которой была известна всему миру. К началу «катастройки» я дослужился до капитана, впереди уже маячили майорские погоны, но… Грянул роковой девяносто первый год, и великой страны не стало. А тому образованию, что возникло на ее месте – какое-то невнятное «эсэнге на палочке» – уже были не нужны такие, как я.
Кто-то из моих бывших коллег подался в начальники коммерческих «служб безопасности», кто-то в бандиты, кто-то в бизнес… А я пошел в журналистику, потому что там, где мне когда-то доводилось работать под другой фамилией, я иногда использовал для прикрытия журналистское удостоверение. Ну, а теперь бейджик с надписью «Пресса» окончательно заменил мне корочки сотрудника ПГУ.
Впрочем, некоторые из моей